Махабхарата. Рамаяна

Автор неизвестен

Однако влияние «Махабхараты» и «Рамаяны» не ограничено одной Индией. Тем, чем «Илиада» и «Одиссея» Гомера были для Европы, «Махабхарата» и «Рамаяна» стали для всей Центральной и Юго-Восточной Азии. Камбоджийская надпись от 600 года рассказывает о чтении «Рамаяны» в местном храме. Приблизительно в то же время появились переложения древнеиндийского эпоса в Индонезии, Малайе, Непале и Лаосе. Не позднее VII века «Рамаяна» проникла в Китай, Тибет и затем Монголию, а «Махабхарата» в XVI веке была переведена на персидский и арабский языки.

Повсюду в Азии, так же как в Индии, знакомство с санскритским эпосом стимулировало, наряду с литературой, развитие культуры и искусств, прежде всего — живописи, скульптуры, театра. Содержание поэм, воспроизведенное на фресках многих индийских храмов, отражено и в гигантских скульптурных композициях Ангкор-Вата (Камбоджа), и на яванских барельефах в Прамбанане. Представления на сюжеты «Махабхараты» и «Рамаяны» составляют репертуар южно-индийской танцевальной драмы «катхакали», классического камбоджийского балета, таиландской пантомимы масок, индонезийского театра теней «ваянг».

Во вступлении к «Махабхарате» говорится:

Одни поэты уже рассказали это сказание, другие теперь рассказывают, А третьи еще будут рассказывать его на земле.

С этими словами перекликается и двустишие из «Рамаяны»:

До тех пор, пока на земле текут реки и высятся горы, Будет жить среди людей повесть о деяниях Рамы.

Хотя подобного рода гордые утверждения обычны в памятниках древних литератур, по отношению к санскритскому эпосу они, как мы убедились, поистине оказались пророческими. И эти пророчества обретают особый смысл в наши дни, когда «Махабхарата» и «Рамаяна» преодолевают новые временные и географические границы.

П. Гринцер.

МАХАБХАРАТА

Перевод С. Липкина.

Подстрочные переводы О. Волковой и Б. Захарьина.

[СКАЗАНИЕ О СЫНЕ РЕКИ, О РЫБАЧКЕ САТЬЯВАТИ И ЦАРЕ ШАНТАНУ]

Ади Парва (Книга первая), Главы 91-100

[Обещание Ганги]

Подстрочный перевод О. Волковой.

В реченьях правдивый, в сраженьях всеправый, Махабхиша был властелином державы. В честь Индры заклал он коней быстролетных, [2] Почтил его множеством жертв доброхотных. От Индры за это изведал он милость: На небе, в бессмертии, жизнь его длилась. Однажды пред Брахмой, спокойны и строги, Предстали, придя с поклонением, боги. Пришли и подвижники с царственным ликом, Махабхиша был на собранье великом, И Ганга, река наилучшая, к деду, Блистая, пришла на поклон и беседу. Подул неожиданно ветер с востока И платье красавицы поднял высоко. В смущенье потупились боги стыдливо, И только Махабхиша страстолюбиво Смотрел, как под ветром вздымается платье. Тогда он услышал от Брахмы проклятье: «Средь смертных рожденный, ты к ним возвратишься, И, смертный, ты снова для смерти родишься!» Махабхиша вспомнил, бессмертных покинув, Всех добрых и мудрых царей-властелинов. Решил он: «Пратипа отцом ему будет, — Он царствует славно и праведно судит». А Ганга, увидев Махабхишу, разом К нему устремила и сердце и разум. Пошла, приближаясь к закатному часу. Пред Гангою восемь божеств, восемь васу [3] , Предстали тогда на пустынной дороге. В грязи и пыли еле двигались ноги. Спросила: «Я вижу вас в жалком обличье. Где прежние ваши краса и величье?» «О Ганга, — ответили васу в унынье, — Ужасным проклятьем мы прокляты ныне. За малый проступок, терзаясь душевно, Мы благостным Васиштхой прокляты гневно. Приблизились мы по ошибке, случайно, К святому, молитвы шептавшему тайно. Нас проклял подвижник в неистовой злобе: «Вы будете в смертной зачаты утробе!» Со знающим веды [4] мы спорить не можем, Но просьбой тебя, о Река, потревожим: Стань матерью нам, чтобы вышли мы снова Из чрева небесного, не из земного!» На них посмотрела, светла и прекрасна, И ясно промолвила Ганга: «Согласна! Вы явитесь в мир из божественной плоти. Кого ж из людей вы отцом назовете?» Ответили васу: «Из рода людского Отца для себя мы избрали благого. То отпрыск Пратипы, чье имя Шантану, Правдивый, не склонный к греху и обману». Ответила: «Вас от беды я избавлю, И вам и ему наслажденье доставлю». Для васу надежда открылась в страданьях. Сказали: «Текущая в трех мирозданьях! [5] Тогда лишь вернемся к небесному роду, Когда сыновей своих бросишь ты в воду». Ответила Ганга: «Я вам не перечу, Но, чтобы со мною запомнил он встречу, Когда перед ним как супруга предстану, — Последнего сына отдам я Шантану». Воскликнули васу: «Да будет нам счастье! Мы все по восьмой отдадим ему части Мужской нашей силы, и крепкого сына Родишь ты на свет от того властелина. Добро утвердит он, прославится громко, Но сын твой умрет, не оставив потомка». И васу покой обрели и здоровье, Как только с Рекой заключили условье.

2

В честь Индры заклал он коней быстролетных… — Речь идет об обряде ашвамедха (заклание коня), который совершали цари, желавшие продолжения своего рода или отправлявшиеся на завоевание соседних государств.

3

Васу— восемь божеств, прислужников бога Индры.

4

Веды— священные книги индусов. Их насчитывается четыре: «Ригведа», «Яджурведа», «Самаведа» и «Атхарваведа». Предположительно созданы в конце II — первой половине I тыс. до н. э.

5

Текущая в трех мирозданьях. — По индуистской мифологии, река Ганга протекает в небесах, на земле и под землей.

[Рождение Шантану]

Пратипа, влекомый к всеобщему благу, Реки возлюбил дивноликую влагу. У Ганги-реки, благочестия полон, В молениях долгие годы провел он. Однажды к нему, светозарно блистая, Пришла соблазнительная, молодая, Подобна любви вечно юной богине, Прелестная Ганга в чудесной долине. Лицо ее счастьем и миром дышало. К царю на колено, что было, как шала [6] , Могучим и крепким, — на правое, смело, С улыбкою мудрой красавица села. Сказал ей Пратипа: «Чего тебе надо? Чему твое сердце, прекрасная, радо?» «Тебя пожелала я. Ведает разум, Что женщину стыдно унизить отказом». Пратипа ответствовал: «Преданный благу, Я даже с женою своею не лягу, Тем более с женщиной касты безвестной, — Таков мой обет нерушимый и честный». «Владыка, тебя я не ниже по касте, К тебе прихожу я для сладостной страсти, Желанна моя красота молодая, Отраду познаешь ты, мной обладая». Пратипа ответствовал ей непреклонно: «Погубит меня нарушенье закона. Не сделаю так, как тебе захотелось: На правом колене моем ты уселась, Где дочери, снохи садятся, о дева, А место для милой возлюбленной — слева. Супругой мне стать не имеешь ты права, Поскольку ты села, беспечная, справа, Но если ты сблизиться хочешь со мною, То стань мне снохою, а сыну — женою». Богиня промолвила слово ответа: «О праведник, ты не нарушишь обета. Я с сыном твоим сочетаться готова, Найти себе мужа из рода святого. Тебе, о великий подвижник, в угоду Да стану я преданной Бхаратов роду. Чтоб вас прославлять, мне столетия мало, Вы — блага и чести исток и начало. Условимся: как бы себя ни вела я, — Твой сын, о поступках моих размышляя, Вовек да не спросит, откуда я родом, — И счастье с моим обретет он приходом. Своим сыновьям, добродетельным, честным, Он будет обязан блаженством небесным». Сказала — исчезла из глаз властелина. Он стал дожидаться рождения сына. Он, бык среди воинов, подвиги чести Свершал с добронравной супругою вместе, Во имя добра и покоя трудился, И сын у четы седовласой родился, — Тот самый Махабхиша в облике новом, Как было всесильным завещано словом. Пратипа, беззлобный душой, мальчугану Дал скромное имя — Смиренный, Шантану: Пускай завоюет он мир милосердьем, Законы добра исполняя с усердьем. Он рос в почитанье заветов и правил. Пратипа вступившего в возраст наставил: «Красива, прелестна, одета богато, Пришла ко мне женщина, сын мой, когда-то. Быть может, к тебе она явится вскоре С желаньем добра и с любовью во взоре. Не должен ты спрашивать: «Кто ты и чья ты?» Ты с ней сочетайся, любовью объятый. Не спрашивай ты о поступках подруги, Ты будешь иметь сыновей от супруги. Ты с ней насладись, чтоб она, молодая, Тобой насладилась, тебе угождая». Пратипа, последний сказав из приказов И сына Шантану на царство помазав, Бесхитростный, чуждый корысти и злобе, Ушел — и в лесной поселился чащобе. [7]

6

Шала— высокое величественное дерево.

7

…Ушел — и в лесной поселился чащобе. — По религиозным законам, жизнь брахмана разделялась на четыре стадии — ашрама. В третьей стадии брахман должен был уходить в лес, с тем чтобы посвятить себя служению богу.

[Сыновья Ганги и Шантану]

Шантану, сей лучник, искавший добычу, Охотился часто за всякою дичью, Всегда избирал потаенные тропы, Где бегали буйволы и антилопы. У Ганги-реки, на пути одиноком, Встречался, отважный стрелок ненароком С певцами небесными [8] , с полубогами; Звенела земля у него под ногами. Однажды красавицу встретил Шантану, И он удивился прелестному стану. Иль то божество красоты приближалось, На лотосе чистом пред ним возвышалось? [9] Свежа, белозуба, мила и беспечна, В тончайших одеждах, во всем безупречна, Она воссияла светло и невинно, Как лотоса редкостного сердцевина! Смотрел властелин, трепеща, восхищаясь. Глазами он пил ее, не насыщаясь. Она приближалась, желанна до боли, — И пил он, и жаждал все боле и боле! Он тоже, в блистании царственной власти, Зажег в ней пылание радостной страсти: Смотрела на воина с жарким томленьем, Смотрела, не в силах насытиться зреньем! Спросил повелитель, исполненный жара: «Певица небесная ты иль апсара? Змея или данави — жизни врагиня? Дитя человеческое иль богиня? Небесной сияешь красой иль земною, — Но, кто бы ты ни была, будь мне женою!» Услышав звучащее ласково слово, Условие с васу исполнить готова И, голосом звонким царя услаждая, Сказала, разумная и молодая: «Твоею женою покорною стану, Но, что бы ни делала я, о Шантану, Хорошей тебе покажусь иль дурною, — Клянись, что не будешь ты спорить со мною. А если меня оскорбишь и осудишь, — Уйду я и ты мне супругом не будешь». «Согласен!» — сказал он, ее одаряя Отрадой, не знавшей ни меры, ни края. Ее получив, как желанную долю, Могучий, с женой наслаждался он вволю, Решил он: «Пойдет она прямо иль косо — Смолчу, никогда не задам ей вопроса». И царь был доволен ее красотою, Ее добродетелью и чистотою, Ее обхожденьем, спокойным и ровным, Ее угожденьем на ложе любовном. То Ганга была, та богиня-царица, Что в трех мирозданьях блаженно струится! Приняв человеческий облик отныне, Она красоту сохранила богини. С тех пор стал супругом Реки богоравный Шантану, царей повелитель державный. Она услаждала властителя пляской, Истомною негой, искусною лаской, И ласкою ласка ее награждалась, — Его услаждая, сама наслаждалась. Шантану, любовью своей поглощенный, Усладами лучшей из жен обольщенный, Не видел, как месяцы мчатся и годы, А мчались они, словно быстрые воды. Шло время. Сменялись и лето и осень. Жена сыновей родила ему восемь. Так было: едва лишь ребенок родится, Тотчас его в Гангу бросает царица. Шантану страдал от сокрытого горя, Однако молчал он, с женою не споря. Когда родила она сына восьмого, Чудесного, сердцу отца дорогого, Он крикнул, восьмой не желая утраты: «Не смей убивать его! Кто ты и чья ты? Возмездье за это злодейство свершится, Страшись, о презренная, сыноубийца!» Сказала супругу: «Ты сердце не мучай, Желающий сына отец наилучший! Погибнуть не дам я последнему сыну, Но только тебя навсегда я покину. Я — мудрым Джахну возрожденная влага, [10] Я — Ганга, несметных подвижников благо. Жила я с тобой, ибо так захотели Бессмертные ради божественной цели. Я встретила восемь божеств, восемь васу, Подвластных проклятия гневному гласу: Их Васиштха проклял, чтоб гордые боги В людей превратились, бессильны, убоги. А стать их отцом, о властитель и воин, Лишь ты на земле оказался достоин, И я, чтоб вернуть им бессмертья начало, Для них человеческой матерью стала. Ты восемь божеств произвел, ясноликий, Тем самым ты стал и на небе владыкой. С тобою узнала я радость зачатья, И васу избавила я от проклятья. Дала я поверженным верное слово: Когда в человеческом облике снова Родятся, — их в Ганге-реке утоплю я, Бессмертие каждому снова даруя. Теперь я тебя покидаю навеки. Меня дожидаются боги и реки. Смотри, богоравного сына храни ты. То будет мудрец и храбрец знаменитый. В обетах он будет подобен булату, — Дарованный Гангою сын Гангадатту!»

8

С певцами небесными… — то есть с гандхарвами, небесными певцами и музыкантами, увеселяющими богов.

9

Иль то божество красоты приближалось, // На лотосе чистом пред ним возвышалось? — Имеется в виду богиня красоты, счастья и богатства — Лакшми (Шри), которая, по легенде, стояла на лотосе.

10

Я — мудрым Джахну возрожденная влага… — Джахну — мудрец-риши. По преданию, Ганга первоначально протекала на небесах. Когда мудрец Бхагиратх низвел ее на землю, она нарушила благочестивые размышления Джахну, и тот, рассерженный, выпил ее. Однако впоследствии он раскаялся и выпустил реку через ухо. Поэтому Гангу называют иногда Джахнави.

[Проступок восьми васу]

Спросил у возлюбленной царь над царями: «Бессмертные васу владеют мирами. За что же проклятью их Васиштха предал, За что же им смертными стать заповедал? И кто он такой, этот Васиштха гневный, Богов обрекающий доле плачевной? За что Гангадатту наказан сурово И сделался отпрыском рода людского? Какие об этом расскажешь рассказы?» Ответила Ганга: «О царь быкоглазый, Великий деяньем! Рожден от Варуны, Властителя вод, этот Васиштха юный, Подвижник, от мира решил удалиться. Обитель святая была у провидца На склоне владычицы гор, светлой Меру, Где жил он, храня в целомудрии веру, Где множество было различных животных, И трав неисчетных, и птиц быстролетных, Где в летнюю пору и в зимнюю пору Цветы украшали цветением гору. В лесу для подвижника были даренья: Вода в ручейке, и плоды, и коренья. Однажды в лесу, пред жилищем святого, Красива, сильна, появилась корова: Богиня, дочь Дакши, в нее воплотилась, [11] Даруя просящему благо и милость. Ее молоко, на зеленой поляне, Подвижник для жертвенных брал возлияний. Важна и степенна, средь леса густого, С теленком бесстрашно бродила корова. Однажды пришли в этот лес благовонный Могучие васу, а с ними — их жены. Они с наслажденьем бродили повсюду, Сверканью цветов удивляясь, как чуду. Вдруг старшего васу жена молодая Увидела, по лесу с мужем гуляя, Корову на мягкой, зеленой поляне: Ее молоко — исполненье желаний! И так восхитила богиню корова, Что мужу, владыке небесного крова, Сказала с восторгом: «О Дьяус, взгляни-ка!» Увидел корову небесный владыка: Крупна и красива, с глазами живыми, Полно молока многомощное вымя… Ответствовал Дьяус: «О тонкая в стане! Корова, чья цель — исполненье желаний, Не ведает равных себе во вселенной, А ею владеет отшельник смиренный, Рожденный Варуной подвижник суровый. Когда молоко этой чудной коровы Вкусит человек, — вечно юным пребудет, И кровь его время не скоро остудит, И так проживет, не печалясь, на свете Он десять блаженнейших тысячелетий!» И Дьяус, душою и разумом бодрый, Услышал желанье жены дивнобедрой: «Средь мира людского подругу нашла я. Царевна Джинавати, прелесть являя, Чарует и юностью и красотою. Отец ее славится жизнью святою. Ты добрых сердец награждаешь заслуги, Прошу, потрудись и для милой подруги, Могуществом, властью своей знаменитый, Корову с теленочком к ней приведи ты. Подруга, отведав напитка благого, Единственной станет из рода людского, Не знающей старости или недуга. Когда же счастливою станет подруга, Мне тоже, всеправедный, будет отрада, — Отныне отрады иной мне не надо!» Глаза дивнобедрой, как лотос, манили, И Дьяус, покорный их ласковой силе, Пошел, повинуясь возлюбленной слову, И с братьями вместе увел он корову. Он мужа святого украл достоянье, Не зная, к чему приведет злодеянье. Как видно, отшельника подвиг суровый Не смог отвратить похищенья коровы. С кошелкою, полной кореньев и ягод, Вернулся подвижник, не ведавший тягот. Увидел в смятенье, увидел в печали: Корова с теленком исчезли, пропали! Он долго, исполненный праведной мощи, Обыскивал заросли, чащи и рощи, Пока не постигнул провидящим взором, Что васу виновны, что Дьяус был вором! Он проклял их в гневе, возмездье взлелеяв: «За то, что все васу, все восемь злодеев, Коровы лишили меня многодойной, С красивым хвостом, удивленья достойной, — Людьми они станут, бессмертье утратив, Те восемь божеств, восемь проклятых братьев!» Богам присудил он, в безумии гнева, От матери смертной явиться из чрева. Узнав о проклятье провидца лесного, Направились васу к отшельнику снова, Надеясь, что ярость прощеньем сменилась, Но не была братьям дарована милость. Сказал им подвижник, познавший законы, В раздумье о благе душой погруженный: «Послушались старшего младшие братья. Избавлю я вас, семерых, от проклятья, Но Дьяус, зачинщик деяния злого, Останется жить среди мира людского. В обличье людском он прославится громко, Однако уйдет, не оставив потомка. Родит его смертная заново в муках, Он сведущим будет в различных науках, Достигнет он в мире людском уваженья, Но с женщиной он не захочет сближенья». Остался отшельник в молитвенном месте, А васу, все восемь, пришли ко мне вместе: «Стань матерью нам, чтобы вышли мы снова Из чрева небесного, не из земного. Когда сыновей своих бросишь ты в воду, Тогда возвратимся к небесному роду!» Богов от проклятья избавить желая, К тебе как жена, о Шантану, пришла я. Один только Дьяус — твой сын Гангадатту, Который в обетах подобен булату, Останется жить в человеческом мире, И слава его будет шире и шире». Сказала богиня — исчезла нежданно, Ушла, увела своего мальчугана. Шантану, утратив дитя и царицу, Терзаемый скорбью, вернулся в столицу…

11

Богиня, дочь Дакши, в нее воплотилась… — Подразумевается божественная корова Сурабхи, которая утоляла желания и которую чтили как источник молока.

[Шантану находит своего восьмого сына]

Был честен Шантану в речах и деяньях, Он был почитаем во всех мирозданьях, Его прославляли и люди и боги, Отшельник в лесу и властитель в чертоге. Настойчивый, сдержанный, щедрый и скромный, Являл он величье и разум огромный. С желанием блага, с душою открытой, Для Бхаратов был он надежной защитой. Он жил, постоянно к добру тяготея. Казалась белейшей из раковин шея, Широкими были могучие плечи, Как слон в пору течки, был яростным в сече. Ничтожным считал он того, кто корыстен, Добро почитал он превыше всех истин. Ему среди воинов не было равных, — Царю и вождю властелинов державных. Из всех знатоков, мудрецов и ученых, Он сведущим самым считался в законах. К нему прибегали, желая охраны, Цари, возглавлявшие многие страны. При нем, восприняв благочестья условья, Познали отраду четыре сословья [12] : Судьбы наивысшей был жрец удостоен, Жрецу подчинялся с охотою воин, Тому и другому служили умельцы, И люди торговые, и земледельцы, А им угождали покорные шудры, — Таков был закон стародавний и мудрый. В столице, в чарующем Хастинапуре, Блистал государь, словно солнце в лазури. Владел он, моленьем молясь неустанным, Землей, опоясанною океаном. Не ведая зла, небожителям равен, Как месяц, был светел, правдив, добронравен. Как Яма, бог смерти, с виновными гневен, Он был, как земля, терпелив и душевен. При нем не должны были в страхе таиться От смерти напрасной ни вепрь и ни птица. При нем не знавали убийств и насилий: Животных лишь в жертву богам приносили. Он правил, исполненный праведной власти, Людьми, что отвергли желанья и страсти. Он стал для несчастных и слабых оплотом, Отцовскую жалость питая к сиротам, Увидел он в щедрости — жизни основу, И правду он сделал опорою слову. Он, женскую ласку познав, веселился, Но минули годы — он в лес удалился… Таким же правдивым, познавшим законы, Был сын его, юноша, Гангой рожденный. Он Гангея имя носил в это время, Бог васу, — людское украсил он племя, Воитель, из лука стрелок наилучший, Отвагой, душою и сутью могучий. Однажды вдоль Ганги-реки за оленем Охотясь в лесу, увидал с изумленьем Шантану, что стала река маловодной. Задумался праведник, царь благородный: «Что сделалось ныне с великой рекою?» И вот, озабоченный думой такою, Заметил он: юноша, сильный, пригожий, На Индру, Борителя Градов, похожий, Великоблестящий, высокий и смелый, Вонзает в речное течение стрелы. Из стрел среди русла возникла запруда, — Под силу ли смертным подобное чудо? Не сразу Шантану, средь шума речного, Узнал в этом юноше сына родного. А тот на отца посмотрел, сильнозорок, И создал волшебный, таинственный морок, И скрылся, отца подчиняя дурману… Очнувшись, тотчас заподозрил Шайтану, Что сына скрывает речная долина, И Ганге сказал: «Приведи ко мне сына». И женщиной Ганга предстала земною, Явилась нарядно одетой женою, Держащею сына за правую руку. Шантану, так долго влачивший разлуку, Не сразу признал ее в ярком уборе, А Ганга промолвила с лаской во взоре: «Узнал ли ты нашего сына восьмого? Веди его в дом и люби его снова! Великий стрелок и воитель победы, Он с помощью Васиштхи выучил веды, Он сведущ в вождении войск, мощнорукий, В священной науке и в царской науке. На радость тебе родила я такого, — Возьми же отважного сына восьмого!» И с юношей, блеском затмившим денницу, Отправился гордый Шантану в столицу.

12

Четыре сословья— четыре варны (буквально: «окраска»): брахманы — жрецы и ученые, знатоки священных книг, кшатрии — правители и воины, вайшья — торговцы и земледельцы, и шудры - рабы, которые должны были обслуживать три другие варны.

[Шантану женится на рыбачке Сатьявати]

В столице, похожей на Индры обитель — На город, где жил Городов Сокрушитель, Был счастлив Шантану, блюститель закона, И сына нарек он наследником трона. Царевич был вежлив, умен, образован, Отвагой его был народ очарован. Четыре прошло многорадостных года. Царевич был счастьем отца и народа. Однажды у влаги, под сенью древесной, Шантану почувствовал запах чудесный. Окинул он реку внимательным взглядом, — Увидел красавицу с лодкою рядом. Спросил: «Благовонная, с прелестью кроткой, О, кто ты и чья ты, представшая с лодкой?» Сказала: «Я дочь рыбака. И удачу Я в праведном вижу труде: я рыбачу. Отец мой над всеми царит рыбаками, — Едим, что добудем своими руками». К прелестнодушистой, к божественноликой Внезапно охваченный страстью великой, — Пришел он к царю рыбаков, восхищенный: «Отдан мне, — сказал ему, — дочь свою в жены». Глава рыбаков властелину державы Сказал: «Есть обычай, священный и правый, — Невестой становится дочь при рожденье. Но выслушай волю мою и сужденье. Коль дочь мою в жены ты просишь с любовью, О царь, моему подчинись ты условью. Условье приняв, удостоишь ты чести Отца и подаришь блаженство невесте». «Поведай условье, — воскликнул Шантану, — И знай, что раздумывать долго не стану, Отвечу я «да» или «нет» непреложно: Нельзя — так не дам я, и дам, если можно!» А тот: «Сын, рожденный рыбачкой-женою, Да царствует после тебя над страною». Шантану отверг рыбака притязанья, Ушел, унося в своем сердце терзанья, Сжигаемый страстью, вернулся, угрюмый… Однажды к царю, погруженному в думы, Приблизился Гангея с речью такою: «Отец, почему ты подавлен тоскою? Послушны тебе все владыки и страны, — Какие же в сердце скрываешь ты раны?» Шантану ответствовал мудрому сыну: «Узнай моей скорби сокрытой причину. Ты — отпрыск единственный Бхаратов славных, Но смерть не щадит и вожатых державных. Ты ста сыновей мне милей, но не скрою: Умрешь ты, — наш род прекратится с тобою. Нужна для продления рода царица, Однако мне трудно вторично жениться. Бездетен, — согласно уставам старинным, — Отец, что владеет единственным сыном. Огню возлиянье, труды богомолий — Не стоят потомства шестнадцатой доли. А ты, столь воинственный, смелый, горячий, — В сражении смерть обретешь, не иначе! Наш род от стрелы прекратится случайной, — Теперь ты узнал о тоске моей тайной». Поняв миродержца смятенье и горе, Сын Ганги ушел и с тревогой во взоре Советнику царскому задал вопросы, — Поведал царевичу седоволосый: «Шантану понравилась дочь рыболова, Но слишком условие брака сурово». Тогда к рыбаку, с благородною свитой, Приехал царевич как сват именитый. Рыбак, по обычаю, вышел навстречу, Приветствовал свата почтительной речью: «Хоть сын для отца — наилучший ходатай, Невесту отцу с разумением сватай. Почетно и лестно, скрывать я не стану, Сродниться с блистательным родом Шантану. Жених-миродержец — награда невесте, И кто от подобной откажется чести? Не станет наследником царским, однако, Дитя, что родится от этого брака, — Не сможет соперничать, властный, с тобою, О, бык среди Бхаратов с гордой судьбою! Ты даже и бога и демона вскоре Осилишь, как слабых соперников, в споре! Об этом подумай. Скажу тебе кратко: Иного не вижу в тебе недостатка». Радея о пользе отца ежечасно, Ответствовал Гангея твердо и властно: «Я слово даю безо лжи и коварства, Что станет твой внук повелителем царства!» Рыбак, добывая для внука державу, Сказал: «Ты защитник Шантану по праву, Я верю, что будешь ты верной защитой И нашей Сатьявати, муж знаменитый. Не жду от такого, как ты, вероломства, Но я твоего опасаюсь потомства». Услышав сомненье того рыболова, Ответил царевич: «Узнай мое слово. Клянусь я в присутствии царственной свиты, — О царь рыбаков, эту клятву прими ты: От царских отрекся я почестей громких. Отвергнув престол, говорю о потомках: Безбрачья обет возглашаю отныне. Бездетный, — возжажду иной благостыни: Познав целомудрия свет вожделенный, Войду я в миры, что вовеки нетленны!» Глава рыбаков задрожал от восторга. «Бери!» — он сказал без дальнейшего торга. Тогда полубоги, богини и боги, А также святые в небесном чертоге, Цветы проливая в пространстве надзвездном, Назвали царевича Бхишмою — Грозным. Сказал он Сатьявати: «На колесницу Взойди же, о мать, мы поедем в столицу». Вот Бхишма, обет возгласивший суровый, Приехал к Шантану с царицею новой. Восславили Бхишму цари и владыки. «Он — Грозный!» — хвалебные слышались клики. Шантану сказал с ликованием: «Смело Исполнил ты труднотворимое дело. Дарую награду великому сыну: Ты сам своей смерти назначишь годину!»