Махно
Шрифт:
Я вспоминаю трудно передаваемую кошмарную картину. Но в ней — весь Махно…
Перед Махно стоит группа оборванных стражников с текущей по лицам кровью. Запуганные и избитые стражники дрожат мелкой дрожью и пугливо озираются, боясь встретиться с острым взглядом Махно, который, хищно изогнувшись, в упор смотрит на них горящим безумным взглядом.
Долгая пауза…
Махно быстро выдергивает руку из кармана брюк и почти кричит:
— Порубить их, и только…
Не успел еще смолкнуть резкий голос Батьки, как палач Кийко взмахнул острой шашкой и стал неумело рубить несчастных, нанося им удары по нескольку раз, словно срубая кочаны капусты. Забрызганный
Махно с блуждающей рассеянной улыбкой спокойно наблюдает, как «работают» его молодцы, и больше ничего нельзя прочесть в его остром взгляде.
Но вот вместо испуганных, но живых людей — куча кровавых изуродованных тел. То там, то здесь валяются отрубленные головы и руки с судорожно скрюченными пальцами. Махно порывисто срывается с места, собачьей рысью подбегает к этой куче тел, носком сапога отбрасывает попавшуюся по дороге голову, вскакивает на грудь, на живот убитых, топчется, пачкая сапоги в крови, и затем почти спокойно говорит:
— И только…
Еще раз торжествующе, гневно и злобно, точно спрашивая кого-то, кричит он свое «и только», подбегает к другой группе изрубленных тел, топчет их, повторяя все сначала.
Все человеческие чувства давно заглохли в Махно. Его не тронут ни слезы женщин — а к ним он падок, ни плач детей, ни клятвы мужчин.
Впрочем, бывают и исключения, но они допускаются чаще всего для актеров, реже для приказчиков и еще реже для людей, умеющих каким-либо отчаянным поступком поразить Махно.
Однажды стражник в тот момент, когда Кийко замахнулся на него шашкой, как-то так ловко ударил палача ногой в живот, что Кийко долгое время находился в глубоком обмороке. Махно был так поражен смелым поступком стражника, что милостиво даровал ему жизнь и даже отпустил домой, после того как стражник отказался у него служить. Но таких счастливцев бывало мало. Обыкновенно те, которые попадали в плен к Махно, живыми не возвращались.
Трудно найти даже в среде повстанческих атаманов равного Махно по жестокости. Ко всему этому следует добавить неизмеримое болезненное тщеславие, которым, несомненно, болел Махно. Он не выносил никакой конкуренции, ни даже намека на нее.
Никто не смеет, не может быть грознее, что значит и свирепее, чем он — «Батька Махно»…
МАХНО НА СОВЕТСКОЙ СЛУЖБЕ
При нашествии немцев и австрийцев, которые были призваны на Украину Центральной радой, советский главковерх Антонов, боровшийся с радой во имя Советов, вынужден был отступить с остатками своей армии в пределы Курской и Орловской губерний и здесь выжидать тех событий, которые тщательно подготовлял Х. Раковский. Под видом заключения мира с гетманом советский дипломат вел переговоры с атаманами повстанческих отрядов, среди которых были Шинкарь, Григорьев и Махно. Переговоры дали прекрасные результаты: атаманы подчинились Москве и готовы были по первому требованию двинуть свои отряды туда, куда будет приказано, а пока разрушали тыл гетмана. Не сидел сложа руки и Антонов.
В то время штаб Антонова-Овсеенко находился в Орле и помещался в здании кадетского корпуса. Штабом главковерха, который состоял исключительно из кадровых офицеров, был разработан детальный план завоевания Украины; согласно этому плану главнейшая тяжесть в предстоящей борьбе была отнесена за счет повстанцев, с которыми под шумок успел сговориться Х. Раковский.
Нужно отдать должное советскому командованию — оно сумело блестяще выполнить намеченный план и так целесообразно использовало повстанческие силы, что для боевых действий Красной Армии не оставалось места.
Красная Армия победоносно двигалась по Украине по услужливо расчищенной атаманами дороге.
Советское командование, заняв в декабре 1918 года после отхода немцев Харьков, почти без сопротивления стало продвигать в киевском направлении повстанческие силы Шинкаря и других, более мелких атаманов, сочувствующих Советской власти, в одесском — Григорьева и в екатеринославском — Махно.
Расчеты, построенные на точном учете борющихся сил, а главное, на настроении крестьянских и рабочих масс, предварительно распропагандированных множеством агентов Х. Раковского, оправдали надежды Москвы, гетмана свергнул Петлюра, Петлюру — повстанческие атаманы, и в результате за три месяца второй украинской кампании Советская власть получила в свое распоряжение не только чрезвычайно богатый и обширный край, но и выход к портам Черного и Азовского морей. Кроме того, советские армии получили возможность теснить казаков, а за ними и добровольцев.
Однако, блестяще выполнив основную цель своего плана, советское командование допустило ряд второстепенных ошибок, впоследствии оказавшихся роковыми.
Советское командование, создав до начала военных действий «украинскую» армию численностью не более 25 000 человек, не прошедшую боевого обучения и малодисциплинированную, как, впрочем, и вообще вся Красная Армия того периода, не учло расходов этой армии на организацию комендантских команд, штабов и различных частей чисто вспомогательного характера, предназначенных для укрепления тыла, чему Советская власть, в противоположность Деникину, Колчаку и Врангелю, придавала и придает первенствующее значение. В результате «украинская» армия, разбитая на ряд мелких отрядов, распылилась по всей Украине, ослабляя боевую мощь Советов, и красному командованию пришлось довериться политически неустойчивым и преследовавшим исключительно свои цели повстанческим атаманам. Таким образом, из отрядов Махно была сформирована 45-я стрелковая советская дивизия, а из партизан Григорьева — 44-я дивизия.
В апреле 1919 года состоялось свидание главковерха Антонова-Овсеенко с Махно, обставленное весьма торжественно.
Беседа Махно с Антоновым была продолжительна. Садясь в автомобиль, Антонов, по-видимому, очень довольный своей встречей с Махно, сообщил спутникам, что Махно будет еще полезен Советской власти, а его партизан надо направить не в Крым, а на казаков и добровольцев.
А Махно в это время задумывался над тем, как бы уничтожить своего опасного конкурента Григорьева.
Дыбенко, прибыв в Симферополь в качестве командующего 4-й украинской Советской Армией, каковым до тех пор считал себя Махно, потребовал, чтобы Батька явился к нему.
Махно ввели к Дыбенко, который молча протянул несколько оторопевшему Батьке, привыкшему к почестям, солидную пачку приказов Военного революционного совета республики.
— Для чего это? — осведомился Махно, бегло взглянув на приказы.
— Читать… Вы назначены начальником 45-й стрелковой советской красной дивизии, а Григорьев — 44-й такой же дивизии.
Махно сначала хотел отказаться, заявив, что он не нуждается ни в каких назначениях, но, услышав о Григорьеве, назначение принял. Дыбенко, любящий позу, сделал величественный жест рукой, милостиво отпуская Махно.