Макс. Охотник
Шрифт:
В полуобморочном состоянии доковылял до кладовки, с трудом открыл дверь, собрав все силы, дотянулся до бутылки из горючих запасов Тараса. Открутил зубами пробку и опрокинул посудину в рот. Жгучее пойло обожгло горло.
На периферии угасающего сознания уловил какие-то изменения в окружающем мире: удары в дверь, суета теней, увидел, вроде, даже ту активную пигалицу из скорой. Вот ведь как, почти помер, а всё туда же – девуля, по ходу, чем-то зацепила!
Чёрная воронка и провал в темноту.
В себя пришел в одноместной палате. Рядом стоял аппарат ИВЛ. Понятно, выжил, значит. Интересно, а
– Как вы себя чувствуете?
– Спасибо, гораздо лучше. Как там моя мама?
– Скоро придет доктор, он вам все расскажет, – и женщина в скафандре отвела глаза.
Сердце сжал сильный спазм – я все понял. Мамы больше нет. Приходил еще один в скафандре что-то говорил, потом замолчал и ушел. Этот мир для меня умер.
Дни мелькали один за другим, часто заходили разные люди, что-то в меня кололи, брали разные анализы, делали какие-то измерения. Я ни на что не реагировал.
Выписали меня через два месяца. Заявился дядя Боря и рассказал, что инфекцию мы подхватили, скорее всего, от Ждана, и в России это первый случай заражения новым, самым опасным штаммом. Из всех подцепивших его в Зареченске выжил лишь я один. Дядя Боря отвел меня на могилу к маме где я просидел больше суток. Где схоронили Тараса – меня не интересовало.
Домой я вернулся другим человеком. Во мне закипала волна протеста против всех и вся. Я с юношеским максимализмом решил избавиться от «томительных оков цивилизации». Первым делом была продана дача. На толику от вырученных средств через того же Ашота был приобретен ствол. До этого держать в руках оружие мне не доводилось.
С самого утра залив глаза, мое тело срывалось, на поиски приключений. И они находились в полной мере: драки, беспробудные пьянки, грязный разнузданный секс, первый триппер – это как первая любовь, незабываемо. Коньяк, абсент, анаша и гашиш стали прозой повседневной жизни, а спайс и соли дополняли это адский коктейль.
Протестовал я со всей страстью. В моей квартире перебывали представители всех маргинальных слоев общества: бомжи, аферисты, барыги, «чудо-коммерсанты», воры, просто бандиты, сутенеры и, конечно, целый сонм проституток и блядей. С последними я любил ходить на свалку за городом, чтобы пострелять по собакам. Псин, правда, ни разу не находили, но знатно куражились по полной.
Утро, одно из очередных… О боже, как же болит голова! Окинул взглядом ближайшее пространство. Странно, вроде бы я дома, но как-то пустынно вокруг. Встал и двинулся в ванную. На полу валялась разбитая раковина, зеркала не было. Прошелся по квартире, заглянул в кладовку. Веселее не стало. Жилище было явно разграблено. Кроме старой поломанной мебели наблюдались две большие кучи явно человеческого дерьма.
Да пошли все на шнягу! Никто мне не нужен, продам хату и уеду в деревню. Так, стоп, я недавно был в какой-то деревеньке… Точно, там еще этот веселый толстенький мужичок попросил у меня ствол, чисто пострелять. Не, ну мужик то хороший, че не дать.
Помню, он еще смешно бегал вокруг каково то старого дома с проломленной крышей и рассказывал про какие-то перспективы. А еще помню, он забирал меня с корешами из обезьянника. Там вообще все смешно получилось. Ко мне в квартиру влетел странный военный и, размахивая какой-то бумажкой, кричал про долг Родине. Девчонки стащили с него пилотку, а парни силой влили ему в рот стакан самогона. А потом вдруг приехал ОМОН и покидал нас мордами в пол…
Кажется, я все вспомнил. Мы же с этим Санычем, так просил себя называть мужичок, куда-то постоянно ездили, что-то подписывали… Видно, тот самый дом с провалившейся крышей мне покупали. В памяти всплыло: банда каких-то «талибов» шустро вынесла из моей квартиры всё ценное. А я в это время сидел такой весь из себя на последней табуретке и пил коктейль «Революция». Убойная, кстати, вещь, прям по Пелевину, настоящий трэш!
Саныч подогнал, видимо, этих «талибов». Он продал мое барахло. Или я сам продал? Не помню… Ведь на что-то купили недвигу в этой деревне? Или еще не купили? Надо узнать, сейчас позвоню и все узнаю. Только кто у меня так нагадил, наверное, грузчики, может я с ними не расплатился, вот и отомстили? Ничего не помню…
Мобилу я так и не нашел. Наверное, потерялась. Да ладно, куплю новую. Зато в кармане куртки нащупались две пачки сторублевых купюр. Ну Саныч, ну мужик! Деньги явно он оставил. Всё, решено: продаю квартиру, уезжаю в деревню, в свежекупленный домик, отремонтирую его, заведу курей, ну и жену, хе-хе, и буду барствовать. Да и друзей с собой возьму. Надо еще Саныча отблагодарить, золотой мужик, но это потом, а сейчас…
Спустя трое суток я возвращался к своему дому. Теперь я знаю, кто тогда у меня нагадил. Нет, таких друзей мне не надо. И подруг не надо: эти шлюхи пинали меня не слабее остальных уродов, допытываясь, где оставшиеся деньги. Хорошо, что часть купюр я предварительно в носки заныкал – не нашли. Было потом на что с бомжами оттянуться. Вот душевные ребята! Хорошо с ними, пахнут, правда, но это так, мелочи.
У подъезда меня встретила гора переломанной мебели – моей мебели, что было странно. Санычу я, вроде, ключ от своей квартиры не давал. Или давал? Вот черт, не помню.
Не узнал я и лестничную площадку на своём этаже: проход к нашей с соседом дверям перекрыла внушительная железная дверь. Сосед, наверное, поставил, пока меня не было. Начал стучать, открыл сосед:
– Чего тебе, забыл что?
– Ты че? Я здесь живу, и твоя дверь мне не преграда, и платить я за нее не буду!
– Да-а, дела! Догулялся ты, видать, Максимка. Вчера был новый хозяин, молодой, вежливый, документы показывал, все чин по чину. Иди-ка ты, Максимка, в полицию и не ломись в двери!
Небо упало мне на голову и застучало тяжелыми молотками. Все встало на свои места, все стало предельно ясно и понятно. Слезы полились градом, скрючившись в позе эмбриона прямо на лестничной площадке, я ревел навзрыд, проклиная, себя, жизнь и весь этот мир.
В полицию я сходил, узнал, что теперь прописан в деревне Новые Вяземы за двести километров отсюда, и что деревенька эта давно заброшена, и что я не первый и не последний такой дурак. Заявление за меня написал пожилой майор, сразу предупредивший, что шансов практически нет: мое жилье уже дважды перепродали, а по закону все в порядке.