Максимализмы (сборник)
Шрифт:
– Мы тебя, Володя, совсем не знаем, но желаем вам обоим большого счастья.
Я, дальний родственник происходящего, поёжился тогда от провозглашённой глупости. Но позже этот тост представился мне отчаянно справедливым – ведь и действительно, как могли родители знать жениха своей дочери, когда она сама его знала меньше месяца. Молодожёны развелись через год. Невеста мне потом рассказывала с упоением впечатления от своей брачной жизни, и единственное, что мне запомнилось, это, когда она вставала с кровати, то сперма вытекала и ползла вниз по ноге.
На этой свадьбе я познакомился с Валей Ч., которую привёл с собой друг жениха. Вале было 24 года, а мне почти 18. Она была черноволосая с черничными глазами, высокая ростом, с высокой грудью и порывистая
На следующий день я явился к ней в универмаг и Валя разрешила проводить себя до дома. Мы долго шли пешком, пользуясь белой ночью. Она мне отдалась в ту ночь, став моей второй женщиной. Но только я вставлял в неё свой нетерпеливый хуй, как он тотчас изливался ей в любви. Валя разочарованно отворачивалась и говорила:
– Ну тебя.
Я лизал ей клитор, от чего она только сильнее возбуждалась, но до оргазма не добиралась – видно, я ещё не знал что и как с необходимой и достаточной точностью. И когда я отвердевал снова и проскальзывал в неё, я снова кончал без всякой задержки. И опять слышал:
– Ну тебя.
Я понял, что надо научиться дольше держаться, не проливаясь, и решил пойти к врачу. Я выбрал уролога, ибо тогда сексологов не водилось и никакой информации об этой проблеме не имелось. Попался врач-мужчина (если б женщина, то она могла бы помочь практически), и я ему кое-как объяснил ситуацию. Он прописал мне бром и сказал, что это бывает и скоро пройдёт. Но не проходило. Валя стала избегать оказываться со мной в постели. Она говорила, что ей нравится со мной проводить время, но остальное не нравится. Комплимент был оскорбительным, но я знал, что она права. Несмотря на неудачи, я не паниковал – что-то внутри мне говорило, что всё образуется. Так что я с неувядающим упорством тащил Валю в постель.
Однажды ночью мы гуляли рядом с моим домом. Привести её к себе я не осмеливался из-за родителей – их разрешение на привод девушек я получил позже, когда мои ночные отсутствия привели их к принятию этого решения. На заднем дворе нашего дома были гаражи и в одном из них стояла наша старенькая Победа. Я уже приводил туда свою первую возлюбленную, где раскладывалось переднее сиденье, но не полностью – спинка ложилась на заднее сиденье, так как переднее сиденье не отъезжало вперёд и получался выступ, лежать на котором было весьма неудобно. Это усовершенствование мы с папой сделали сами, распилив трубки переднего сиденья.
Я увлёк Валю в гараж, и мы залезли в машину. Я по-джентльменски лёг на неудобную лежанку. На Вале был плащ-болонья, она задрала его вверх вместе с юбкой, стянула трусики и насадилась на мой воспрянувший член. Так как лежать мне было весьма неудобно, это отвлекало меня от наслаждения и я продержался дольше обычного. Кроме того Валя взяла инициативу на себя и двигалась так, как это было нужно ей, а не мне. Меня-то устраивали любые её движения. Она тёрла об меня свой клитор несколько последних необходимых ей секунд после того, как я излился, но ещё оставался у неё внутри. Валя кончила – я никогда не забуду её стон облегчения – первый оргазм, услышанный, а главное – доставленный мною. Увы, я не видел её лица из-за полумрака. Я зажёг лампочку в гараже, но свет почти не проникал в машину. Валя слезла с меня, и я услышал неведанную доселе мягкость и сладость в её голосе. Она легла мне на грудь и стала ворковать нежности. Валя сделала мне торжественное предсказание, что я буду особенно притягателен для женщин после тридцати лет. Я загрустил – что же мне делать целых двенадцать лет? Валя заверила меня, что и до тридцати женщины не будут меня сторониться.
Когда мы, оглядываясь, выскользнули из гаража, Валя заметила, что весь подол её болоньи покрыт белыми пятнами – следами её возбуждения. Она смущённо объяснила это тем, что уж слишком ей было хорошо, сняла болонью и понесла в руке.
Мы вышли из заднего двора на пустынную улицу. Валя шла, крепко прижимаясь ко мне, а я осознанно чувствовал, что открыл в женщине нечто, что составляет суть её любви.
Валя пригласила меня на свадьбу к своей подруге, а это было важным свидетельством моего повышения по службе любовника. Но через день, раньше времени, к Вале приехал муж из длительной командировки, и с тех пор мы больше не виделись. Однако, я часто вспоминал её, особенно после того, как мне исполнилось тридцать и когда очередная женщина насаживалась на мой хуй.
N– я женщина
Кэти сидит на краю кровати в одних колготках – груди её маленькие, а соски большие, как две вишни. Она порывается встать и одеться. Большая дура. Я, разумеется, не позволяю – не дурак же.
Я с ней познакомился в баре отеля. Сели, выпили. Она сразу замолола языком: злобный развод с мужем, который покушался побить её и всякого, чья машина появлялась у неё под окнами. Война за сына. В самый последний момент перед судом Кэти к мужниному удивлению решила сына ему отдать. Так она стала свободной – ходит по барам и по рукам. Однако, надумала пойти учиться. Но не знает, какой предмет изучать – несколько месяцев сидела над программой курсов в колледже и ничего не могла выбрать. В последний день записалась туда, где ещё остались места.
Смеётся Кэти визгливо и неожиданно, то есть причины или юмора ей для смеха не требуется. Она может сказать: какая хорошая погода – и загоготать.
Но морда – красивая и тело – ладное и свежее. Сквозь колготки просвечивает чудесный густой лобок.
Когда мы выпили, я предложил ей побыть вдвоём, без лишних людей.
– А где? – спросила она.
– Далеко ходить не надо, возьмём здесь номер.
Она посмотрела на меня, шучу ли я, и хихикнула.
А я продолжал как ни в чём не бывало, будто речь идёт о весьма невинном предмете:
– Поговорим, посидим, развалясь, в креслах, полежим, растянувшись, на кровати. Не будет вокруг разных рож. Будем только друг с другом.
– Хорошо, – говорит она. И опять смеётся.
Я, не откладывая дело в долгий ящик, подзываю официанта и расплачиваюсь. И направляемся мы с ней к прилавку, где раздают уединение, но за деньги.
Кэти села на диванчике в холле, а я подошёл к девице с отельной биркой на грудях и спрашиваю про свободный номер. Который – тут как тут.
Кэти сидит у меня за спиной и, пока администратор кредитную карточку мою прокатывает да записывает что-то, да ключ выдаёт, я думаю: сейчас оглянусь, а она смылась – передумала, мол, стыд замучил. Пересиливая волнение, оглядываюсь. Сидит, журнальчик листает, ножку на ножку положила. Сжимает ими свою пизду. Крепко и жарко обнимает. «Ну, я до тебя скоро доберусь», – думаю, дрожа от нетерпенья.
Кэти подняла на меня глаза, и я ей рукой помахал, мол, всё в порядке, скоро уединимся. И она улыбнулась невесть чему. Может, мне, а может, своим мыслишкам.
Наконец, у меня в руке ключ. Кэти поднимается с дивана, и мы идём к лифту. Я всё ещё трепещу, что она выскочит из лифта или перед тем как войти в номер закобенится. Но нет, входит как миленькая.
Мы садимся в кресла вокруг столика и на нас укоризненно смотрит огромная свежезастеленная кровать. Моя дама хватается за журнал, лежащий на столе, чтобы заняться чем-либо, кроме взирания мне в глаза, за которым, как она прекрасно понимает, последует поцелуй. Но он следует и так. Я подхожу к Кэти, вытягиваю из её рук журнал и целую её в губы. Она приоткрывает рот, но ничего не делает ни губами, ни языком. Кофточка её легко распахивается, лифчик выстреливает замком и опадает ей на бёдра, юбка ложится к ногам от одного движения моих пальцев. Кэти снова садится в кресло. Я беру её за руку и легко тяну с кресла, она послушно поднимается и следует за мной к кровати. И вот мы сидим на краешке, а Кэти обеими руками держится за колготки.