Максимальный риск
Шрифт:
Наконец истерика прошла, оставив ей только головную боль и икоту. За свою жизнь она выучила, что слезы никогда не решают проблемы, поэтому высморкалась и откинулась на подушки, морщась от боли. Она должна поспать и набраться сил, чтобы заботиться о ребенке: теперь они остались вдвоем. Она всегда знала, что станет матерью-одиночкой, и ради дочери она должна перестать жалеть себя.
Она проснулась под вечер и ужаснулась, что проспала так долго. Из-за кесарева сечения ей казалось, что ее переехал грузовик, и она обрадовалась, когда медсестра сказала, что еще слишком рано ходить, и отвезла ее в детское отделение.
Она не ожидала увидеть там Ланзо, сидящего
— Я думал, ты уже выбрала несколько имен? — прошептал он.
— Ни одно из них ей не подходит.
Сердце Джины растаяло, когда девочка зевнула.
— Мы не можем продолжать называть ее просто «малышка».
— Как насчет имени Эндриа? — предложил Ланзо. — Это означает «любовь и радость».
Она пристально посмотрела на него, но его взгляд был прикован к их дочери. Она трясущейся рукой погладила малышку по волосам.
— Эндриа... Идеальное имя, — прошептала она в ответ. — Как звали твою маму?
— Роза.
— Это было вторым именем Нонны Джиневры.
Их глаза встретились в молчаливом согласии.
— Добро пожаловать в этот мир, Эндриа Роза, — сказал Ланзо и, к огромному удивлению Джины, положил свою руку поверх ее.
Ее сердце екнуло. Она не понимала, почему он здесь, если не собирался становиться отцом. Смела ли она надеяться, что он передумал? Она слишком боялась спросить, но внутри разлилось спокойствие. Они были просто двумя родителями, смотрящими на новорожденную дочь.
Как и предсказывала медсестра, Эндриа Роза оказалась борцом. Она становилась сильнее с каждым днем, а ее плач — все громче. Джина не возражала. Голос дочери наполнял ее огромной радостью и благодарностью. Каждый день приносил важное событие: Эндриа отключили от вентилятора, Джина сама смогла пройти в отделение, не корчась от боли, она первый раз взяла ее на руки без всех трубочек, которые поддерживали в ней жизнь, она впервые кормила ее грудью.
Джина быстро поправлялась, и ее выписали через десять дней после родов. Она плакала, когда ехала домой без ребенка, но Ланзо отвозил ее в клинику каждый день и неизменно оставался с ней и их дочерью.
— Я знаю, что у тебя много работы. — Джина наконец заговорила о том, что мучило ее последние дни.
Ланзо так настаивал, что будет принимать только финансовое участие, что ее смущало его постоянное присутствие в жизни Эндриа.
— Тебе не надо постоянно быть здесь. Ты четко дал понять, что не хочешь быть отцом.
Ланзо уставился на свою дочь, мирно спящую у него на руках.
— Я честно верил, что не хочу ребенка, — признался он. — Ты была права, назвав меня трусом. Я жил только ради себя и не позволял себе с кем-то сближаться. Потому что так проще и нет опасности снова обжечься. Но потом ты забеременела, и ты верила, что этот ребенок — чудо, которому не суждено сбыться. А я злился и думал, что буду только помогать деньгами. А потом родилась Эндриа. Маленький человечек, который так отчаянно цеплялся за жизнь. Я боялся, если ты полюбишь ее, твое сердце будет разбито, если она не справится. Я пытался защитить тебя. А ты пристыдила меня. Ты набросилась на меня как тигрица, защищающая своего детеныша. Ты знала — она может не выжить, но от этого ты любила ее еще больше. Ты не боялась рисковать своим сердцем, и ты заразила меня своей храбростью, cara.— Ему так много надо было сказать Джине, но после многих лет молчания ему с трудом давались эти признания.
Она откинула волосы с лица, и он вспомнил, как проводил по ним рукой.
— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.
— Я говорю, что хочу быть частью жизни нашей дочери. Я ее отец, и я сделаю все, чтобы исполнить эту роль, заботиться о ней и защищать ее. И самое главное, любить ее.
Джина не могла сказать ни слова. Она чувствовала, что Ланзо ждет от нее ответа, но она не знала, что сказать. Всю беременность она молилась, чтобы он передумал и принял ребенка, но сейчас она видела множество потенциальных проблем. Им придется определить время встреч, возможно, в присутствии адвокатов, и им нужно будет решить, где они с Эндриа будут жить. Может, Ланзо захочет, чтобы они жили в Италии, чтобы он мог часто видеть свою дочь, но она собиралась стать одинокой матерью и планировала вернуться в Пул, где ее семья сможет ей помогать.
Эндриа пошевелилась и засопела, и Джина сразу поняла, что она хочет есть. Она протянула руки, когда Ланзо поднес ей ребенка, и материнский инстинкт взял верх надо всем остальным. В одном она была уверена: она никогда не согласится расстаться со своей дочерью, и если Ланзо хочет стать частью ее жизни, то ему придется постоянно присутствовать и в жизни Джины.
Будущее невозможно угадать, поэтому она перестала думать об этом и сконцентрировалась на маленьком чуде в своих руках.
Они забрали свою дочь домой через пять недель после ее рождения. Теперь она весила шесть фунтов, и, хотя она по-прежнему казалась очень маленькой, ее требовательные крики давали понять, что у нее нет никаких проблем с легкими.
Вместо того чтобы отвезти их в квартиру, Ланзо сообщил, что организовал перелет на виллу ди Суссурри в Позитано.
— Но нам придется покупать колыбель и коляску, — забеспокоилась Джина, пожалев, что заранее не обсудила с Ланзо вопросы их проживания.
Она не может жить в одном из его домов как гостья. Эндриа нужен постоянный дом. Но пока она не знала, следует ли ей планировать его покупку в Англии или в Италии.
— Обо всем позаботились, — заверил ее Ланзо. — Дафна уже на вилле и ждет встречи с новым членом семьи.
Джина хотела возразить, что они не семья. Они еще ничего не решили. А теперь возникла и еще одна проблема, подумала Джина, когда Ланзо опустился рядом с ней в самолете, после того как удостоверился, что Эндриа надежно пристегнута в специальной детской переноске. Последние несколько недель гормоны бушевали в ней, и ей не давала покоя страсть к Ланзо.
Если бы только врач на последнем осмотре не сказал, что она может вернуться к обычной сексуальной активности, как только почувствует, что готова. В тот же вечер она почувствовала, как напрягся ее живот, когда Ланзо вышел в гостиную без рубашки, в потертых джинсах и с мокрыми после душа волосами и присоединился к ней на диване, где она смотрела телевизор. И Джина с ужасом поняла, что хочет «вернуться к обычной сексуальной активности» прямо здесь, на диване. Она пробормотала, что устала, и убежала в свою комнату, успев заметить блеск в его глазах, словно он сумел прочитать ее мысли.