Малайские пираты

Гарнерей Луи

— Бог мой! — обратился к нам Лафит. — По крайней мере, попробуем драться, раз уж не можем двигаться. Вперед, друзья мои, к орудиям, приступим к делу! Огонь!

Я поспешил к орудиям левого борта, которыми должен был командовать; тщательно прицелившись в прао, я дал залп. Но когда туман рассеялся, я не заметил, чтобы враг потерпел сильный урон.

Тогда я приказал своим людям перезарядить пушки, и тут в носовой части корабля раздались крики, привлекшие мое внимание. Я быстро обернулся и увидел капитана, топающего в ярости ногами по палубе; я немедленно бросился к нему.

— Что

случилось? — крикнул я ему на бегу.

— Посмотрите! Предатели! — вскричал он, указывая пальцем в сторону пушек. — Они заклепали орудие!

Это открытие поразило нас, как громом, но наш шок не длился слишком долго; инстинкт самосохранения и жажда мести быстро привели нас в чувство.

— Все на корму! — приказал Лафит, побледневший от ярости.

— Друзья мои, — продолжал он, обращаясь к экипажу, готовому исполнить любое его приказание, — я предпочту взорвать корабль, чем оказаться в руках пиратов; лучше уж сразу покончить с жизнью, чем подвергнуться длинной агонии, приготовленной нам презренными негодяями. Но прежде чем прибегнуть к этой крайней мере, которую, я уверен, можно избежать, если вы поддержите мои усилия, нам надо успеть еще заставить предателей дорого заплатить за наше поражение и их триумф. Могу ли я рассчитывать на вас?

— Да, капитан! — в едином порыве ответили члены экипажа, и эта безоговорочная поддержка всей команды тронула мое сердце и вселила слабую надежду.

— Отлично! Тогда схватите предателей, которые находятся среди вас и уже вывели из строя это орудие, — энергичным голосом приказал капитан.

— Это уже не требуется, капитан! — сказал в ответ генуэзец Малари, выходя из толпы. — Здесь есть только один предатель, я давно наблюдаю за ним и сам накажу его. Это он!

Произнеся эти слова, генуэзец быстрым театральным движением бросил к ногам Лафита матроса Жозе Саларио.

Испанец, совершенно не ожидая такого агрессивного поступка со стороны Малари, на какое–то мгновение застыл у ног капитана, не смея от ужаса произнести ни единого слова.

— Отвечай, негодяй! — обратился к нему Малари, не давая бедняге опомниться. — Ведь это ты заклепал орудие?

При этом обвинении Жозе Саларио побледнел, как мертвец, но вскоре вспышка негодования озарила его лицо; он стремительно вскочил и, глядя в упор на генуэзца, прокричал:

— Да, подлый доносчик, это я, действительно, вывел из строя пушку, но почему я это сделал? Потому что…

— Потому что ты бешеный пес и заслуживаешь смерти, — закончил за него Малари, приставив к виску испанца дуло пистолета, внезапно вытащенного из–за пазухи.

Прежде чем кто–нибудь успел броситься между Саларио и Малари, последний выстрелил в испанца, и бедняга упал замертво.

— Видите, капитан, мы не все предатели! — проговорил с мрачной усмешкой генуэзец. — Поверьте мне, когда придет время битвы, вы сможете положиться на нас!

Поступок генуэзца поверг нас в шоковое состояние, и мы уже собрались поблагодарить его за усердие и верность, как слова боцмана Дюваля холодным дождем сразу же погасили наш энтузиазм.

— Твой пистолетный выстрел доказывает только одно, Малари, — ледяным тоном произнес он, — это то, что Саларио был твоим сообщником, и что ты боялся его болтливости

или слабости. Поверьте, капитан, и прикажите связать всех проклятых иностранцев, и пусть их спустят в трюм. Как только мы победим пиратов, у нас будет время заняться этими мерзавцами!

— Связать меня! Меня! Ну уж нет! Ко мне, Киду. Ко мне, Кортишат. Антонио! — вскричал Малари, устремившись сильным рывком из круга матросов, которые обходили его, и выхватывая из кармана штанов второй пистолет. Ничего не бойтесь, наши индийские друзья уже на подходе. «Малая Каролина» будет нашей!

Капитан Лафит первый пришел в себя от потрясения, какое произвела на нас всех дерзость генуэзца, и бросился на него с саблей в руке. Малари, обернувшись, прицелился и быстро выстрелил в капитана.

— Черт возьми! — раздался крик бедняги Проника. — Этот мазила не знает, куда стреляет!

И, действительно, пуля, предназначавшаяся Лафиту, угодила в руку его помощника. Малари, не дожидаясь помощи своих соучастников, которые, видимо, не слышали его призыва, уже перелезал через защитные заслоны, намереваясь прыгнуть в море, когда Дюваль сбил его с ног, бросив вдогонку негодяю свой абордажный топор.

Прежде чем генуэзец успел подняться, боцман прыгнул на него, схватил беглеца за руки и уперся своим мощным коленом ему в грудь, ибо Дюваль обладал геркулесовой силой.

Через несколько секунд подлый предатель, здорово поцарапанный, для пущей безопасности был помещен в трюм.

Выполнив этот акт предосторожности, мы бросились искать сообщников генуэзца, но нашли только индуса Кортишата, которого, так же туго связанного, отправили в трюм вслед за Малари. Что касается Антонио и Киду, то они исчезли.

Мы собирались продолжить наши поиски, чтобы найти этих двух предателей, когда крики пиратов вернули нас к необходимости продолжить бой.

Прао находилась уже на расстоянии в несколько кабельтовых от «Малой Каролины»: пули и стрелы начали поливать дождем нашу палубу.

Что до нас, то мы, укрывшись как можно лучше, спрятавшись за защитные заслоны, поспешили ответить нападавшим ружейной стрельбой, стараясь вести прицельный огонь. Каждый наш выстрел достигал цели, насколько мы могли судить по крикам боли и ярости, раздававшимся со стороны противника. Особенно отличался своей меткостью молодой матрос Лабурдоне. Он брал на мушку местных жителей, которые ему казались важными персонами в команде прао, и каждый раз, когда слышен был звук выстрела его ружья, можно было с уверенностью сказать, что один из главарей пиратов получил пулю в голову.

— Смелей, друзья мои! — призывал нас капитан. — Ветер свежеет, и все говорит за то, что он усилится. Тогда мы смогли бы поднять все паруса, выйти в открытое море и оторваться от врагов, так как они не осмелятся потерять из вида землю и преследовать нас.

Прежде чем уйти в открытое море, нам было необходимо сначала обогнуть мыс большого острова, поэтому Лафит приказал выполнить маневр. Но, увы! Корабль не слушался руля. Наши паруса фок–мачты повисли!

— Тысяча чертей! — вскричал боцман Дюваль, выходя из себя, что было очень необычно для его хладнокровной натуры. — Что все это значит? Может быть корабль заколдован?