Мальчик из Гоби
Шрифт:
К счастью, весь этот разговор слышал Цолмон. Он играл неподалеку от юрты и, услыхав ругань и плач приятеля, понял, в чем дело. Эх, жаль, пропадет картинка! А Буян так берег ее, даже на папиросную коробку не захотел сменять.
Цолмон притаился за юртой — и правильно сделал. Полог с силой распахнулся, из юрты выбежал рассвирепевший Сэнгэ. Он вскочил на коня и поскакал к холму, на вершине которого стояла обо. [22] Цолмон со всех ног бросился туда же.
Вечером, когда пришло время загонять овец, Цолмон встретился с Буяном, взглянул на его
22
Обо — каменная насыпь на перевалах, вершинах холмов.
— Не плачь, дружище! Я знаю, куда ее увезли. Завтра утром мы туда сбегаем.
— Правда? — расцвел в улыбке Буян.
— Конечно. Стану я врать!
— А где она? — прошептал Буян.
— В овраге, за холмом с обо, — тоже шепотом ответил Цолмон.
— А как ты узнал?
— Побежал следом за твоим отцом и все увидел.
Буян был счастлив. Вот это друг! Он уже забыл про свои недавние слезы.
На другой день ребята погнали овец прямо туда, где на вершине холма возвышалась обо. Они поднялись на самый верх, потом спустились в овраг. На дне его, среди обломков камней, они, к своей великой радости, довольно быстро нашли смятый листок с портретом. Мальчишки веселились весь день. А под вечер Буян задумался: куда спрятать листок? Но тут в голову ему пришла отличная мысль… Вечером Буян незаметно достал из материнской шкатулки иголку с ниткой и, спрятавшись в хотоне, принялся за дело. Он снял с шеи мешочек-амулет, распорол его, достал крошечный молитвенник и вложил в него сложенный в несколько раз портрет. Затем снова зашил мешочек и повесил себе на шею.
Буян лежал в постели уже четвертый день. Он заболел: кружилась голова, было трудно дышать, бросало то в жар, то в холод. Вот под тяжелым тулупом ему опять стало невыносимо жарко. Буян сбросил тулуп наземь, с трудом поднял голову с потной подушки и обвел юрту помутневшим взглядом. На сундуке, где стояли бурханы, лежал новенький дэл из далембы [23] с отворотом, обшитым по краям красным шелком, островерхая желтая шапка и красная накидка. Мать постаралась — все приготовила любимому сыну для жизни в монастыре, даже соседку Цэвэл позвала на помощь, чтобы поспеть вовремя.
23
Далемба — разновидность хлопчатобумажной ткани.
Новый костюм — это, конечно, здорово… Но стоило Буяну представить сердитое лицо и колючие глаза Цоржи-бакши, как ему сразу стало не по себе. Как-то встретит его грозный лама? А что думать заранее… Там будет видно. Буян приподнялся на локтях и сквозь дырку в войлочной стене юрты стал смотреть на овец в загоне.
Вчера целый день лил дождь. Бедняжки насквозь промокли. И сейчас еще многие мелко дрожали, а другие застыли прямо в лужах и, закрыв глаза, казалось, молча молили солнце поскорее их обогреть. Лишь большой черный козел с длинными рогами стоял, как всегда, гордо и прямо. Ему было все нипочем.
«Молодец! — восхитился Буян. — Настоящий вожак!» Он вспомнил, как перед самым ливнем Черный привел за собой в хотон часть отары, словно чувствуя непогоду.
— Сынок, ну разве ж так можно? — раздался вдруг встревоженный голос Чимэддолгор. — Ложись, ложись поскорее! И накройся!
Она вошла совсем неслышно, держа в руках полное ведро молока. Поставив его у порога, мать подбежала к Буяну, уложила его и накрыла тулупом.
— Нельзя подниматься, детка! Ты весь горишь!
Буян вздохнул.
— Мам, ты что, кончила доить?
Чимэддолгор перелила молоко в большой котел.
— Нет еще. Краснуха куда-то пропала. А телочек мычит, весь извелся. Прямо не знаю, что делать.
Буян снова приподнял голову.
— Папа, наверное, поехал искать ее, да?
— Ага. Видно, далеко забрела. А то бы он ее уже давно пригнал.
Мать положила в печку аргал и принялась раздувать огонь. И тут во дворе залаяла собака, потом послышался стук копыт. Кто-то прискакал к юрте. Мать с сыном переглянулась: кто бы это мог быть? Отцу еще рано. Но это был он. Полог откинулся, и в юрту вошел Сэнгэ — брови нахмурены, челюсти сжаты, на скулах ходят желваки.
Чимэддолгор повернулась к мужу.
— Нашлась корова? — негромко спросила она.
— Потерять такую корову! — не глядя на жену, пробормотал Сэнгэ. — И когда?.. Летом! Да… Не придется уже нам лакомиться ее молоком.
— Что случилось? — еле выдохнула Чимэддолгор.
— Что случилось? — горько повторил Сэнгэ. — Что могло с ней случиться? Волки задрали.
— О боже! — простонала Чимэддолгор, складывая в молитве усталые руки. Беззвучно задвигались ее губы, низко опустилась голова.
У Буяна защемило в груди. «Бедная наша Краснуха. Такая она была славная. А молока сколько давала!»
— Да, видать, судьба отвернулась от нас, — угрюмо промолвил Сэнгэ. — Придется теперь зарезать теленка. Это нам в наказание за грехи.
— Какие грехи? — вздохнула Чимэддолгор. — О господи, что мы такого сделали?
— Согрешили, вот что, — хмуро бросил Сэнгэ. — Иначе бы такого не случилось.
— И сын захворал, — испуганно прошептала Чимэддолгор. — Беда, да и только.
— Ну, как он?
— Кашель замучил. Горячий весь как огонь. А слабый-то какой стал!.. — В голосе Чимэддолгор звучали слезы.
— Все ясно, мы на крючке у черта, — сокрушенно покачал головой Сэнгэ. Он подошел к сыну, положил ему на лоб свою большую прохладную ладонь. — Как дела, сынок?
— Голова болит, все тело ломит… — тихо ответил Буян.
— Послушай, — заторопилась Чимэддолгор. — Надо сейчас же ехать в монастырь, к Цоржи-бакши, молить о помощи!
— Да, да… — заторопился Сэнгэ.
Вскипел чай, но Сэнгэ не стал его пить. Он поспешно открыл сундук под бурханами, достал оттуда шелковый хадак, сунул его себе за пазуху и быстрыми шагами вышел из юрты. Через минуту он уже скакал к монастырю.
Чимэддолгор молча постояла у постели сына, потом снова пошла в загон кормить скот. И тотчас оттуда донеслось жалобное мычанье осиротевшего теленка. Казалось, он спешил поведать людям о постигшем его несчастье.
Когда она вернулась, солнце уже пекло вовсю. В юрте стало душно. Буян весь в жару метался по смятой постели. У Чимэддолгор сжалось сердце.
— Потерпи немножко, сыночек, — повторяла она. — Скоро вернется папа, привезет от ламы лекарство. Тебе сразу же полегчает, увидишь!