Мальчик из Ленинграда
Шрифт:
Выкладывать? Я сперва ужасно испугался, чуть не заревел — решил, что военный велит мне выкладывать краденое. А потом до того возмутился, что весь мой испуг куда-то пропал. «Вот оно что… Вот какие несправедливости!..»
Толстый дядя в пушистом пальто говорил что-то с негодованием.
«Наговаривает на меня военному! Вором называет…»
Я решил сказать им тоже что-то особенное, сказать про отца, про маму. Что я Ленинград хотел защищать и пусть они меня домой или на фронт отправят. Но ничего не мог выговорить. Горло у меня сжало,
Это был мой ученический билет. Почему я вытащил его? Сам теперь не знаю. Мне тогда хотелось доказать, кто я, показать своё удостоверение личности. Но паспорта, как у взрослого, у меня не было. И я показал школьный билет. Я его вообще всегда носил с собой, он мне нравился.
Наверное, я был очень смешной, потому что военные покосились на меня, усмехнулись. Потом молодой не спеша раскрыл коричневую книжечку. Прочитал. И лицо его стало и грустное немного, и ласковое. Он наклонился ко мне, взял за подбородок, поглядел внимательно в глаза. Потом выпрямился, взглянул на дядю в пушистом пальто и сердито приказал:
— Выйдите отсюда, гражданин! Без вас разберёмся!
Передал мой ученический билет военному с усами и сказал:
— Товарищ Тиль, займись мальцом. Помоги ему!
Вид на жительство
Военный с усами, по фамилии Тиль, взял меня за руку. Я крепко ухватился за неё, и мы стали подниматься вверх по мраморным ступеням. Вошли в большую комнату. Она была вся уставлена столами. А за столами сидели одни женщины и листали большие конторские книги. Мы с военным подошли к самому большому столу, который стоял в углу. Военный уселся за стол, велел мне сесть и спокойно рассказать, как я очутился в Горьком. Выслушал и спросил:
— Так… Юлькой тебя зовут? Юлька Семёнов. Что же мне с тобой делать, Юлька? В Сибирь ваша школа уехала. Позавчера ваш эшелон через Горький проследовал. И запрос есть про тебя.
— Правда?
— Совершенно точно. Видишь эту бумаженцию? Такие мы уже во все города собирались рассылать.
Он показал мне квадратный листок, а я так обрадовался, как будто я уже всех нашёл, встретился со своими, хоть и далеко уехал мой эшелон. Значит, меня искали!
— Так вот, дружище, до Сибири тебе одному сейчас не добраться, хоть ты и боевой парень. Придётся тебя в детдом отправить. Согласен? Перезимуешь в нашем детдоме. А мы тем временем со школой твоей спишемся… Маму найдём.
В детдом мне почему-то не хотелось. Я вздохнул, и глаза у меня сами собой стали мокрые.
— Пойми, парень, ведь родных у тебя поблизости нет. А раз так…
И тут мне ударила в голову мысль. Как нет родных? А моя бабушка?
— А к бабушке мне нельзя? Бабушка моя живёт в Поволжье… Это ведь на Волге где-то?
— Эх ты, голова! — весело сказал военный. — Поволжье у нас под боком — два дня плыть на пароходе. Если желаешь, я тебя к бабушке и направлю. Только ты, парень, того… боевой, а слишком, кажется, впечатлительный. Опять отстанешь, потеряешься!
— Я потеряюсь?
Я рассказал военному, что в Ленинграде работал в кружке юных историков, ездил в Гатчину, в город Пушкин описывать исторические места. Усатый недоверчиво качал головой. Долго думал. Потом обратился к девушке, которая сидела за соседним столом, и велел оформить мне все документы.
Через час я уходил с площади, на которой стоял дом с кумачовой надписью «Эвакопункт».
Хорошо всё устроилось.
В руках у меня был большой лист. И ещё один — маленький, жёлтый. На большом листе было напечатано:
«Справка об эвакуации».
Оказалось, что я попал к самому начальнику эвакопункта и, наверное, понравился ему!
Справка об эвакуации — теперь мой документ, так сказал мне начальник эвакопункта. Мой вид на жительство. Вроде паспорта. По этому листу мне даже выдадут обратный бесплатный билет в Ленинград, когда кончится война. По нему на станциях, на пароходе мне будут давать хлеб и бесплатные обеды.
А маленький жёлтый листок, похожий на билет в кино, — это был билет на пароход. На нём красными чернилами написали: «Михаил Калинин».
Начальник эвакопункта предупредил меня, что пароход отойдёт через два часа от волжской пристани. А пристань эта находится около моста через Волгу… На причале у пристани есть детская комната. Там сидит воспитатель. Он меня сам на пароход и посадит.
Я спрятал в карман поглубже справку, билет и пошёл отыскивать набережную. Я был очень доволен. У бабушки я один внук. А папа мой был её старший и любимый сын. Она мне это сама говорила, когда гостила у нас в Ленинграде. Бабушки я ничуть не боялся, она добрая, мне у неё будет хорошо.
На углу я заметил почтовый ящик. Вынул из кармана открытку из тех, которые дала мне мама в Ленинграде. А потом спрятал открытку опять в карман. Нет, лучше отправлю из Поволжья, ведь я скоро буду там.
Мимо меня проезжали по мостовой красные трамваи. Они были меньше наших, ленинградских. Окна у них были закрашены синей краской.
«И тут затемнение! — подумал я. — Значит, и сюда фашистские разведчики прилетают. Гады ненавистные!»
Но я не торопился, шёл, будто гуляю. Мне казалось, я почти дома. А улица делалась всё шире, дома пропадали, появлялись пустыри… И вдруг я очутился на набережной.
Вот простор-то! Передо мной текла широченная река. Далеко, на противоположной стороне реки, начинался опять город. Он стоял на горе.
По реке плыли коричневые баржи, белые пароходы и маленькие лодочки, как чёрные скорлупки.
Налево я увидал мост через реку — громадный, в километр. За мостом река разливалась в огромное серое море. По мосту шёл трамвай, ехали машины. Впереди среди прохожих я заметил девочку с книжкой в руках. Я догнал её, показал на море и спросил:
— Что такое?