Мальчик, который видел демонов
Шрифт:
– Ты сказал моему отцу, что я его люблю?
Лицо Руэна застывает.
– Ты этого хотел?
Я киваю, и внезапно радость уже не такая бурная, словно я почти добрался до цели, но только почти.
– Может, он и так знает. Как думаешь?
Руэн пожимает плечами.
– Но ты… ты хотя бы почувствовал, что он знает о моей любви?
Лицо Руэна мрачнеет, в морщинах уже можно прятать маленькие предметы. Я вспоминаю, что спрятал пятерку за батареей в своей комнате, и задаюсь вопросом, по-прежнему
Руэн фыркает и раздувает ноздри.
– Мой дорогой мальчик, любовь – это чисто человеческое. Я ничего не знаю о любви. А если бы узнал, очень, очень рассердился бы.
Я кручу пальцем у виска, желая показать: все сейчас сказанное им – бред. Он смотрит на дверь. Наверное, он сейчас уйдет, и внезапно мне очень хочется уговорить его остаться. Но Руэн садится на кровать.
– Знаешь, Руэн, – говорю я, – в каком-то смысле ты похож на моего папу. Я не хочу сказать, что не люблю папу, просто… я рад, что ты здесь.
Руэн вскидывает кустистые седые брови и усмехается. Я забираюсь в кровать, натягиваю одеяло до подбородка. Едва успеваю это сделать, как гаснут огни и комнату заполняет чернильная чернота. Это случается каждый вечер, хотя я ненавижу темноту.
И присутствие Руэна радует меня еще больше.
Глава 22
Композитор
Аня
Вчера я отправилась во взрослое психиатрическое отделение, чтобы поговорить с Синди насчет музыкального произведения, сочиненного Алексом. Ей очень не хотелось общаться со мной. Я подошла к палате вместе с медсестрой, которая разносила таблетки, и подслушала их разговор через открытую дверь палаты Синди.
– К тебе пришла женщина, Синди. Доктор Аня…
Вздох.
– Скажите ей, что мне нездоровится.
– Она говорит, что хочет кое-что спросить о твоем маленьком мальчике, Алексе.
– Почему она продолжает приходить сюда?
Через несколько минут медсестра вышла из палаты Синди и сказала, что я могу войти.
Синди сидела у окна, смотрела на дождь, притоптывала по полу обеими ногами. Я заметила, что волосы у нее грязные, а ногти обгрызены. Остановилась на пороге, ожидая разрешения войти.
– Привет, Синди, – произнесла я. – Могу я войти?
– Делайте, что хотите, – буркнула она.
Я передвинула стул, который стоял у кровати, поближе к Синди.
– Я знаю, что у вас скоро занятие по арт-терапии. – Хотела снять куртку, но передумала. – Надолго я вас не задержу.
Она сверкнула глазами.
– Не пойду я ни на какие занятия!
– Почему?
Синди принялась грызть ногти, глядя в окно, подтянув одно костлявое колено к груди.
– Зачем вы пришли?
– Хотела спросить, занимался ли Алекс музыкой.
– Только для этого и пришли?
Я кивнула.
– Насколько я знаю, нет. Мы не могли позволить себе этого.
– У вас в доме пианино. Кто-нибудь из вас играл?
– Нет. Это семейная реликвия. К нему долгие годы никто не подходил.
– А в школе его музыке не учили?
– Алекс, главным образом, строил збмки и все такое, чем увлекаются мальчишки.
– То есть этого он сочинить не мог? – Я достала лист с нотами и показала Синди.
Она взяла его у меня, посмотрела.
– Нет. Он никогда не сочинял музыку. – Синди постучала пальцем по надписи над нотами. – Похоже, почерк Алекса. Могу я посмотреть внимательнее?
– Конечно, – кивнула я.
Она подставила листок под падающий из окна свет и всмотрелась в него.
– Да, это почерк Алекса. – Синди повернулась ко мне, в недоумении и счастливая. – Надо же? Мой мальчик – композитор. Впрочем, я не удивлена.
– Почему вас это не удивляет?
Она пожала плечами и подтянула к груди другую ногу, чуть ли не ткнувшись левым коленом в подбородок.
– Алекс всегда делал то, что, казалось бы, не мог по возрасту. Я его ничему не учила, однако у него получалось. Трудно представить, что он мой сын.
– Алекс говорит, что сочинил музыку кто-то еще.
– Нет, это его почерк…
На лице Синди отразилось недоумение. Она пожала плечами.
– Если Алекс говорит, значит, так оно и есть. Я бы ему поверила.
– Даже если Алекс говорит, что этот кто-то – демон?
Синди, похоже, меня не расслышала.
– Что плохого в том, что Алекс записал чью-то музыку? Даже если он не сочинил ее сам, это не означает, что он глупый…
– Я не говорила…
Она сунула мне лист с нотами, лицо стало злым и испуганным.
– Возьмите. И больше не спрашивайте о нашем пианино. Это не ваше дело.
Я взяла лист с нотами и убрала обратно в брифкейс.
– Здесь вам не разрешают курить? – спросила я.
Лицо Синди смягчилось.
– Да, не разрешают. – Она покачала головой. – Я бы отдала почку за одну сигарету.
Я улыбнулась, воспользовавшись случаем перевести разговор на другую тему.
– Если бы у меня были сигареты, я бы с радостью вас угостила.
– Благодарю. – Она кисло улыбнулась, опустив ноги.
Если мои вопросы и напрягли Синди, то теперь она расслабилась. Я наклонилась, чтобы поднять с пола брифкейс.
– В любом случае, вас скоро выпишут отсюда.
Она посмотрела на меня. Что-то в ее взгляде заставило меня оставить брифкейс на полу.
– Или нет? – произнесла я.
Синди принялась грызть ногти. Я откинулась на спинку стула, чувствуя, что она сказала еще не все. Через минуту-другую она наклонилась вперед и спросила: