Мальчик на качелях
Шрифт:
С этой встречи с Валерой я окунулся в атмосферу сказочного места, насыщенную возможностями для завязывания новых знакомств, флирта, общения, разговоров по душам.
Я хотел стать частью всего, говорить с каждым встречным, любить всех женщин, приводить в дом сирых и убогих, слушать их запутанные истории жизни и воображать себя посланником небес, призванным решить их проблемы одним фактом своего физического присутствия. Я наслаждался Россией, русским языком, опьяняющим чувством свободы.
А знаете ли вы, что такое свобода? Возможно ли быть свободным на чужбине, в стране, где принципы свободы и право человека на счастливую жизни прописаны в Конституции? Я специально интересовался этим
Свобода это возможность быть полноценным человеком, иметь преимущества, ставить цели и добиваться их.
Чтобы было понятно, цель у меня была одна – бабы.
То, что я не люблю свою жену стало очевидным. Я позвонил ей по телефону и сказал, что перенес вылет на сентябрь.
– Ты не хочешь возвращаться из-за меня или из-за Америки? – спросила она меня.
– И из-за тебя, и из-за Америки. – ответил я честно, хотя эта честность стоила мне определенного мужества. Впрочем, возможно, дело было как раз в том, что мне не хватило мужества быть со своей семьей до конца. Только я подозреваю, что конец мог бы быть трагичным. Я просто боялся возвращения и того, что за ним неминуемо последует – депрессия, одиночество, растущая изоляция, отчуждение в семье. То, что ситуация тупиковая, я уже не сомневался. Плохо было то, что никакого рационального плана действий у меня не было, я руководствовался исключительно инстинктом и эмоциями. По сути, я был в довольно болезненном состоянии и надеялся, что разрыв с семьей облегчит мне принятие решений, что кто-то и что-то мне подскажет, как действовать дальше.
Мы не годимся для Америки. Мы слишком для нее своенравны. Чтобы победить эту своенравность в себе, нужно стать другим человеком. Другим человеком я не стал. Я просто осознал свою чуждость этой стране и ее культуре. Первое время я пребывал в эйфории. Мне казалось, что еще немного, и страна с ее безграничными возможностями откроется для меня, и я в один миг стану сильным, свободным и независимым. Вместо этого, она загнала меня в резервацию для белых. Я испытал на себе все невидимые глазу механизмы угнетения и унижения, которые работают с безжалостностью жерновов, перемалывая дух и тело, нагружая их словно вьючное животное тяжелым физическим трудом, поглощая время, прививая уродливые формы отношений, лишенные интеллектуальной радости и привычной с детства непосредственности общения между людьми.
Все в этой стране говорило мне, что я чужой. Слишком сложный, слишком ранимый, слишком требовательный и неблагодарный. Я инвестировал в эту страну свой труд, время и деньги. Страна высосала меня и выплюнула как бесполезный инородный организм, раздражающий простых американских парней, живущих представлениями и предрассудками девятнадцатого века, с их наивной верой в грубую силу, семейные ценности, приземленного и глуповатого Бога.
Я с детства хотел выучит английский. Теперь, когда я мог читать, писать и говорить на этом языке, я понял, что больше не хочу на нем общаться. Мне не о чем говорить с этими людьми. Я хотел побыть в тишине, я все больше и больше погружался в молчание и одиночество.
В качестве компенсации, в мою жизнь вошел алкоголь и, разрешенная в Орегоне, марихуана. В последний перед отъездом в Россию месяц я курил ее каждый божий день после работы. Траву можно было приобрести, предъявив водительские права, в которые никто даже не заглядывал. Десятидолларовой дозы хватало на неделю.
Первое время мне казалось, что это прекрасная замена несостоявшимся надеждам на нормальную адаптацию. Сидя на заднем дворе своего дома, который мы приобрели в кредит через два года после приезда, я часами наблюдал в небе порнографические шоу, которые устраивали в мою честь облака. Однажды я увидел огромную вагину, которая хотела меня поглотить и понял, что с меня довольно.
– Кончай свои шуточки – обратился я к Богу, – давай поговорим серьезно.
– Давай! – согласился Господь, и с тех пор наши беседы с ним стали привычным элементом досуга. Согласитесь, не каждый способен отказаться от такого общества.
Мои диалоги со Всевышним большей частью носили шутливый характер. Я любил немного подразнить старика. Я понял, как ему скучно с серьезными до уныния поклонниками. Господь любил мои шутки и прощал мне мою дерзость. Постепенно я понял, кто я для него. Я был мальчиком на качелях в его саду.
К счастью, наркотик не успел стать моей привычкой, хотя, когда я уезжал в Россию, жена всерьез интересовалась, как я там смогу обходиться без травы. Я лишь усмехнулся – я знал, что там она мне не понадобится.
Я все еще верил в удачу и желал как можно дольше оставаться мальчиком на качелях в саду у Господа своего.
Я и не предполагал тогда, что возвращение будет таким долгим и мучительных процессом, гораздо более трудным, чем эмиграция.
Два первых года эмиграции я находился в эйфории, которая не позволяла мне впадать в панику, я был деятелен, энергичен и верил в свои силы.
Через три что-то случилось. Я сломался. Я устал биться за место под солнцем на этой земле. Я не был способен ни на сложные расчеты, ни на многоходовые операции. Получив гражданство США, я посчитал проект законченным. Жена, пройдя свой нелегкий путь адаптации, уже не верила в успешность возращения на Родину. Мои аргументы не имели никакой силы, да и что я мог ей обещать? Мой план состоял в том, чтобы снять кассу и бежать. Снять кассу не означало ограбить банк, набрав кредитов, я всего лишь хотел продать дом, который за четыре года вырос в цене и с этими деньгами вернуться к Россию, чтобы вложить их в недвижимость, а потом сдавать ее, имея какой-то минимальный доход. Жена не верила, что этих денег может хватить. Кроме того, она не верила в то, что сможет найти себе работу в стране, в которой за шесть лет нашего отсутствия многое изменилось. Но главное, что она не верила мне, она больше не верила в мою адекватность и способность реализовать сколько-нибудь сложный проект.
Всех этих разговоров перед моим отъездом было предостаточно. Самое смелое и отчаянно решение какое она могла принять: ты летишь и пробуешь сам что-то сделать и как-то состояться, а мы уже, через полгода, приезжаем на подготовленную площадку. Но как можно было подготовить площадку без денег?
Я понял, что наш разрыв углубляется, мне предстоит действовать на свой страх и риск, полностью доверившись своему растущему желанию вернуться и остаться на родине без каких-либо гарантий и сторонней поддержки.