Мальчик на качелях
Шрифт:
С этой мыслью я откусил первый кусок хлеба с маслом.
2
На коротком утреннем совещании оба мои помощника доложили о проделанной работе. Оказалось, утром домой ко мне звонил Сотниченко. Ему не терпелось рассказать о результатах встречи с Федором Перевозкиным.
Тот оказался крупным румяным мужчиной с рыжими во все щеки бакенбардами. Работал часовщиком.
– Меня, считай, все Красино знает, – сказал он инспектору. – У нас всего-то одна мастерская, а я первый часовщик.
Каминные часы он опознал сразу. И по стертой надписи, и по стрелкам, и даже по номеру, выбитому на внутренней крышке. Как он запомнил многозначное
– Часики! Мои часики! – вскрикнул он высоким, почти женским голосом. – Это же они, мои трубадуры! Мои фирменные часы с трубадурами! Два года их ищу. Все-таки есть справедливость на белом свете.
Он любовно смотрел на круглый циферблат, украшенный тонким узором стрелки, бугристый корпус из желтого металла и на двух архангелов, которые, раздув щеки, беззвучно и, наверное, не один десяток лет трубили в свои изящные трубы. Это их мало смысливший в ангельских чинах и странствующих лириках Федор Перевозкин называл трубадурами.
– Мои часики! – не успокаивался он и поглядывал на Сотниченко, приглашая порадоваться за компанию. – Понимаете, был я как-то в командировке. Захожу в комиссионку, вижу – стоят. Шикарная вещь – сейчас таких не делают. Я прямо глаз оторвать не мог. Купил за восемьдесят рублей, все командировочные просадил. И считаю, дешево. Цена чего низкая была? Механизм испорчен, и часовая стрелка отсутствовала. А уж после ремонта я бы их и за сто восемьдесят не отдал! Ну, привез я их домой, – продолжал Перевозкин, – почистил, неделю вручную детали вытачивал, еще неделю стрелку делал. А потом в витрине выставил. А как же, реклама – двигатель торговли! Первое время люди валом шли поглядеть, по выходным дням у мастерской собирались. Сейчас-то у нас в Красино народу не густо и развлечений раз-два и обчелся, а если честно, так, кроме клуба строителей и кинотеатра, нет никаких. Завод строится – гигант отрасли, но пока строители на отшибе живут. Дома, правда, начали строить – блочные девятиэтажные, как в большом городе. Так что скоро и цирк свой будет, а то и театр…
– А с часами как же? – напомнил Сотниченко.
Перевозкин глубоко вздохнул:
– Недолго они у меня простояли. Подлец один на моих глазах разбил витрину и утащил моих трубадуров. Два года назад это было.
– И вы видели вора?!
– В том-то и дело! – Перевозкин хлопнул себя по колену. – Не так, как вас сейчас, но видел. Работал я допоздна, засиделся над швейцарским механизмом – сложный попался случай. Вышел поздно, около одиннадцати. Я ведь холостой, спешить некуда. Запер дверь на контрольный замок. Отошел, может, метров на сто – сто пятьдесят, слышу – звон. Вроде стекло разбили. У меня сердце екнуло, будто подсказал кто: «У тебя это, Федя, в мастерской». Оглянулся – вижу: по другой стороне улицы в мою сторону бежит высокий парень в светлом плаще, что-то за пазухой держит. На улице, как назло, ни души. Кинулся я через дорогу, а он меня увидел и еще быстрее припустил. Бегун из меня, сами видите, какой – вес не позволяет. Не догнал, короче, но успел лицо рассмотреть. Запомнил. Ну, вернулся к мастерской. А там – витрина вдребезги, и трубадуров моих словно ветром сдуло. Позвонил в милицию. Приехали, составили протокол, даже овчарку привели. Но куда там – его и след простыл… Эх; знать бы мне, кто этот подлец! У нас в Красино вроде таких не водится. Люди все на виду. Если б свой украл – давно наружу вышло, да и лица подходящего во всем поселке нет.
– Чем же особенное лицо у него было?
– Разве расскажешь.
– Как же вы его разглядели?
– Он, гад, оглядывался, когда убегал от меня. – Лицо Перевозкина раскраснелось от волнения. – А на улице фонари горели. Ведь, чуть не догнал его, с полметра оставалось. Обидно!
– Ну, хорошо, а если бы увидели его сейчас – узнали бы?
– Из тысячи бы узнал!
3
– Очень он за часы свои переживал, Владимир Николаевич, – закончил свой рассказ Сотниченко.
– Придется еще немного потерпеть.
Я привел в порядок план следственных и оперативно-розыскных действий, уточнил задание каждому и отпустил помощников.
За окном светило солнце, небо было ярко-голубым, без единого облачка. Хорошо бы выйти, подышать свежим воздухом, но были еще дела и здесь, в милиции, и в прокуратуре.
Освободился только через полтора часа. Надо было ехать на художественный комбинат, где работал Юрий Вышемирский, но прежде я решил побывать на улице Доватора. Не знаю, что тянуло меня туда, но предчувствие, что поездка не окажется напрасной, не обмануло – на конечной остановке автобуса внутри павильона на скамеечке сидел Олег Станиславович. Увидев меня, он заулыбался, закивал головой и показал на место рядом с собой.
– Владимир Николаевич, дорогой, как хорошо, что я вас встретил. – Он сделал слабую попытку подняться навстречу. – Вот, приехал специально, чтобы узнать, откуда тронется похоронная процессия: из дома или из больницы. У меня нет вашего телефона, ни позвонить, ни спросить не у кого. Пришлось отпрашиваться на работе. И вот досада: вышел из автобуса – сердце схватило. Прижало, знаете ли, и не отпускает.
– Может быть, «Скорую» вызвать?
– Нет-нет, благодарю. – Маркин прижал руку к груди. – Пустяки. Сейчас пройдет.
– Какое же у вас горе, Олег Станиславович? – спросил я, присаживаясь рядом.
– Горе? – удивился он.
– Сердце бьется ровно до тех пор, пока в голове не поселится горе, – напомнил я. – Ваш афоризм.
– Ах, да, – он слабо улыбнулся. – Возраст, знаете ли, такой, что малейшее волнение мгновенно сказывается.
– Понимаю, – посочувствовал я.
– Смерть человека, которого знал много лет, всегда несет с собой массу отрицательных эмоций. – Маркин оставался верным себе: безупречные обороты речи были его слабостью. – А как ваше самочувствие? Судя по детективной литературе, у вас беспокойная работа.
– Спасибо, на здоровье не жалуюсь.
– А юный наследник? Не нашелся?
– Пока нет.
Мне захотелось нарушить идиллический строй нашего разговора и придать ему хоть какой-то смысл.
– Зачем же вы обманули меня в прошлый раз, Олег Станиславович? – спросил я.
– Я? Вас? – Он даже отодвинулся, чтобы лучше рассмотреть выражение моего лица: не шучу ли. – Владимир Николаевич, как можно?! Ни сном, ни духом, поверьте!
– Вы сказали, что были мало знакомы с Юрием, а это неправда.
Растерявшись, он даже не поинтересовался, откуда мне это известно.
– Но что вы, право… – Он втянул голову в плечи, отчего клинышек его бородки лег на грудь. – Тут какое-то недоразумение!
– Недоразумение?
– Я не думал, что несколько случайных встреч можно истолковать как знакомство накоротке. Вы что-то путаете, Владимир Николаевич, при всем моем уважении к вам…
– Где же вы с ним встречались? – спросил я.
– В музее. Где ж еще. Надеюсь, вы не забыли, что я там работаю. Юрий приходил к нам.