Мальчик с саблей
Шрифт:
Они подходят все вместе.
Я лежу, зализывая десны, на пороге собственного дома. Нежная-нежная ладонь гладит мой рассеченный лоб, мои заплывшие глаза, выбитую челюсть, сломанный нос. Ты помнишь меня, Джонатан? Я не могу посмотреть, а голос не узнаю. Зачем ты себя так, спрашивает она. Ты же не такой, правда? Я что-то мычу, стараясь не дышать. И они не такие, убеждает меня она. Это от отчаяния. Уймись, пожалуйста! Мне стыдно за тебя.
Кто ты, спрашиваю я, но на губах запеклась кровь. Я не могу разорвать корку и открыть рот.
И
И если не ее, то правильно ли я поступаю сейчас?
Я – Джонатан Фкайф, и бываю крайне убедителен в определенных ситуациях.
В комнате темным-темно, хотя сейчас белый день и косматое солнце шарит лучами по Фиаму, разыскивая старого дружка Фкайфа.
– Ты знаешь, – шепчу чуть слышно, одними губами, – а ведь это я спрятал Фиам.
Прости меня, старый лис Лодеболь! Я не краду твою славу, просто забираю кусочек своей назад.
Далия поворачивается ко мне и переспрашивает, не открывая глаз:
– Что ты сказал?
Я осторожно целую ее веки и говорю:
– Земле никогда сюда не добраться. Мы останемся в стороне от всеобщей бойни. Это я спрятал Фиам.
5
– Ты шутишь! – она приподнимается на локте, пытается разглядеть мои глаза.
– Да нет же, – смеюсь я. – Хочешь покажу?
– Что покажешь, Землю?
– Ну, почти!
Я вытаскиваю ее за руку из постели и тащу голышом через весь дом. На ощупь нахожу на пыльном шкафу ключ от кладовки. Далия находит замочную скважину и подводит к ней мою руку.
За дверью – пустая кладовка. Только в углу на маленьком колченогом столике стоит старинный телефон. Очень удобная штука, когда нужно передать сигнал в одну сторону. Я выбирал из сотни устройств, а остановился на простейшем.
Мы стоим на пороге, соприкасаясь боками.
– Стоит снять трубку, – почему-то шепотом говорю я, – и ты окажешься в городской телефонной сети Йоханнесбурга. Можно позвонить в булочную недалеко от моего дома и заказать сладостей.
Далия счастливо смеется:
– Врешь ты всё!
Я не успеваю ее остановить, она делает шаг вперед, протягивает руку, и…
б/н
– Ты только посмотри! – лейтенант, здоровенный конопатый детина, позвал к иллюминатору чернокожего сержанта. – Совсем рехнулся, сейчас под дюзы залезет!
«Доблесть и Слава», тихоходный слабо вооруженный катамаран, уже пятнадцать лет приписанный к сто сорок девятой рекрут-бригаде, на малой тяге опускался к заросшим сорняками плитам фиамского космодрома.
– Поди ж ты, – сержант сморщился, будто съел что-то кислое, – в такой глуши – и то пацифисты завелись!
– Да нет, – неуверенно ответил лейтенант. – Просто чудик какой-то. Смотри, какую бородищу отрастил!
За стеклом по лётному полю бегал неуклюжий седоватый толстяк в длинной мешковатой
– Не пойму, что он кричит, – прищурился капрал, тоже подошедший посмотреть на местного сумасшедшего.
Лейтенант и сержант замолчали на несколько секунд, вглядываясь за стекло.
Странный человек упал на колени и воздел руки к небу.
– Похоже, парень съехал на религии, – сказал сержант. – Гляди, всё повторяет: «Дети мои! Дети мои!» Это он нам, что ли?
– Не «Дети мои!», а «Мои дети!», – сварливо поправил лейтенант. – Спаси нас вакуум от такого папаши… И хватит глазеть, разойтись по местам!
Лейтенант остался один и окинул взглядом сиренево-розовый горизонт.
Работы тут предстояло – не горюй! Планетка несколько лет будто пряталась от всеобщей мобилизации. Но уж теперь-то, когда там, дома, настоящая заварушка только и началась, придется срочно наверстывать…
б/н-бис
… и смущенно отступает назад.
Кусает губы.
Я сглатываю комок в горле размером с теннисный мяч.
Далия пожимает плечами:
– Просто подумала на секунду: а вдруг – правда?
Я осторожно запираю дверь и кладу ключ на место.
Мы возвращаемся в спальню. Я подхожу к окну и нащупываю шнурок жалюзи.
Далия прижимается к моей спине.
Я тяну шнурок вниз и вниз, пока окно во дворик не открывается полностью.
У наших ног – крошечный человечек на сиреневом холме неумело пытается вскопать глинистый склон. Вокруг него – розовое бескрайнее море. Конечно, оно очень похоже на болото, но пусть в этот раз будет морем. А лохматое солнце, наконец, находит нас и ерошит нам волосы теплыми прозрачными ладонями.
Интермеццо А
На метро
Савушкин до последнего надеялся, что ему всё только мерещится, что всё как-нибудь обойдется, – но нет.
Едва ворочающий языком Трушин, весь в конфетти и блестящем дождике, зажал Савушкина в углу, приперев к стенке указательным пальцем.
Официанты уже вовсю зачищали постпраздничное пространство, сгребая со столов недоеденные десерты, опустошенные бутылки, мятые салфетки.
– Да, Пал Игнатьич? – спросил Савушкин, хотя Трушин еще не произнес и слова.
За окном на парковке народ рассаживался по машинам, и только Рита, переминаясь с ноги на ногу, стояла в дверях.
– Сейчас придет тачка, Савушкин, – сказал Трушин. – Мой олух где-то застрял, пришлось вызвать такси.
Казалось, шеф состоял из «Мартеля» пополам с кислой капустой. Савушкин задержал дыхание.
– Ритка попросила подвезти тебя до «Белорусской», Савушкин.
– Да, мне оттуда на троллейбусе. Две остановки.
– Хоть на хомячках. Главное, не забудь, что тебе надо домой. Понятно?