Мальчик со шпагой
Шрифт:
– Зря стараетесь. Ну, притащите в лагерь, а потом что? Все равно за мной сейчас придут. Алексей Борисович придет. И собака.
"В самом деле, – думал он, – ведь не уедет же Алексей Борисович. Все равно искать будет. Только как он догадается, где я? И когда он до лагеря доберется?"
Гутя злорадно объяснил:
– Пусть ищут. С собакой. Там для тебя отдельная комнатка приготовлена в изоляторе. Будешь сидеть, пока маму-папу не вызовут. А потом на линейке коленом под… Ну, в общем, ясное дело.
– Могут и галстук снять, –
– Не, – огорченно сказал Гутя. – Не снимут. Гортензия говорила, что в лагере нельзя выгонять из пионеров. А то бы запросто.
"Если запрут, могут и не сказать Алексею Борисовичу, что я в лагере. Тогда что?" – подумал Серёжа. И рванулся так яростно, что его чуть не отпустили. Витька Солобоев сказал, дыша компотом:
– Ну, я так не согласен. Четыре километра его переть. Машина-то небось уехала, а мы вкалывай. Я не лошадь.
– Чичас он сам побежит, – вдруг сообщил Пудра. – Вы его только подержите минуточку, я чичас…
Он отпустил Серёжу (а Витька с Женькой вцепились в него еще крепче) и побежал к заросшей канаве. Мальчишки ждали. Серёжа видел, как Пудра натянул на ладонь обшлаг рубашки и вырвал длинный, почти метровый стебель крапивы с темно-зелеными узкими листьями.
– Гады, четверо на одного, – сказал Серёжа и даже удивился, что ничуть не боится. И слезы больше не грозили ему. Была в нем холодная, спокойная злость, только и всего.
А Пудра улыбался большим ехидным ртом, помахивал крапивой и медленно подходил.
– Ну, побежишь? – спросил он.
– Животное, – сказал Серёжа. – Попробуй только ударь.
Пудра сильно размахнулся и стеганул его повыше колен. Серёжа закусил губу, но не двинулся.
– Дураки. Вы меня хоть огнем жгите, я вам подчиняться все равно не буду.
– Бу-удешь, – протянул Пудра и хлестнул еще раз.
Неожиданно, то ли из книжки про разведчиков, то ли еще откуда-то, вспомнились Серёже слова: "Если ударить противника под колено каблуком, можно сразу вывести его из строя…" И он без размаха, коротко, трахнул сандалей Пудру по ноге.
Пудра ойкнул, присел. Свободной ладонью зажал колено. Однако крапиву не выпустил. Глаза у него сузились, и он прошипел:
– Ну, чичас попляшешь… – и размахнулся.
– А ну, кончай, – сказал вдруг Женька Скатов и отпустил Серёжу.
Это было очень неожиданно, и Серёжа пропустил момент. Ему бы рвануться из Витькиных лап – и был бы свободен. А он прозевал, и в следующий миг его руку перехватил Гутя.
– Ты чего? – спросил Гутя у Женьки.
– А ничего, – хмуро бросил Женька. – Мучаете человека. Чего он размахался? – Женька кивнул на Пудру. – Ему бы так.
– Гы, а меня крапива не берет. Я в нее могу без штанов прыгнуть. На спор, – сказал Пудра.
– Ну и болван, – отрезал Женька. – Все вы… Собаку еще погубить хотели. Она-то при чем?
– А тебе жалко? – с досадой сказал Гутя. – Она бы тебе ноги пообглодала.
– А
Он вдруг повернулся, пролез через кусты и зашагал к дороге.
– Во изменник, – сказал Пудра, все еще держась за колено.
– Ему же хуже будет, – сказал Гутя.
– Хуже всех будет вам, – пообещал Серёжа. – Вы еще вспомните…
– Ой, страшно. Он сейчас маму позовет, – прохихикал Витька Солобоев.
Серёжа напряг плечи и сжал кулаки – кулаки-то у него были свободны. И Пудра, глядя на него, вдруг проговорил:
– Не-а. Он не маму позовет. Он всадников своих позовет чичас… Мюн-хавузен. Ну, зови своих всадников! – И, скривив рот, он издевательски проблеял: – Ескадро-о-он!..
Ох, если бы на самом деле были всадники! Все, что есть у него, отдал бы за это Серёжа! Полжизни отдал бы за минутное чудо, за то, чтобы гневные всадники примчались сейчас для защиты и мести. Чтобы и Гутя, и Витька, и гнусный Пудра затряслись и побелели от ужаса перед непонятной и неожиданной силой. Если бы!
И сильнее боли, сильнее обиды и злости жгучей волной поднялась в нем тоска по чуду, которого не может быть.
Ведь только совсем маленькие дети верят в сказки до конца…
Только очень маленькие дети верят в чудеса. Да еще старые, много пожившие люди утверждают, что чудеса все-таки бывают. Редко-редко, но случаются. Но Серёжа-то не был маленьким ребенком. И старым опытным человеком он тоже не был. Он был просто мальчик и твердо знал: на свете не бывает чудес.
И он изумился и вздрогнул почти так же, как его враги, когда в полыхании рыжих грив и с глухим громом подков пятеро кавалеристов вылетели на поляну и встали полукругом.
И самый главный всадник – смуглый, белозубый, в зеленой рубашке и парусиновой буденовке с суконной голубой звездой – негромко сказал:
– Не трро-огать…
И стало тихо-тихо. Только в сбруе у лошади звякнули медные колечки.
Катер рокотал мотором и разгонял по стеклянной воде длинные волны. Вода и небо были светлыми, несмотря на поздний час. А берега кутались в сумерки.
Мигая цветными огоньками, плавно прокатывались навстречу сухогрузы и буксиры. На них играло радио.
Впереди, там, где не гасли закатные облака, поднимался город: трубы, крыши, башни и узорчатые вышки. Там тоже мигали огоньки, и становилось их все больше.
– Через полчаса причалим, – сказал Алексей Борисович. – Если больше не будет приключений. Если не сядем на рифы, не нападут пираты и не налетит тайфун.
Они с Серёжей стояли на носу у поручней. Серёжа молчал. Он не откликнулся на шутку. Смотрел перед собой и молчал.
– Сергей, – сказал Алексей Борисович. – Ты меня пугаешь, честное слово. Ты целый час будто в рот воды набрал. Что с тобой?