Мальчики и девочки (Повести, роман)
Шрифт:
Рисунки были разложены по всему кабинету, Красин быстро обежал их один за другим, некоторые подержал в руках.
– Позвольте, – неожиданно сказал он, – а где же уши?
– Какие уши? – удивился кто-то.
– Уши… Неужели никто из вас не заметил, что у ее персонажей нет ушей?
Он говорил весело и держал в руках «Гимнастку с обручем» как доказательство своего открытия. Удивившийся сотрудник редакции склонился над рисунками так низко, словно хотел заменить недостающие уши своими собственными. Действительно, ни у мальчиков, ни у девочек, ни у стариков,
– Надя, – спросил Красин, – а где у твоих героев уши?
Он смотрел на нее с удивлением, а вместе с тем и озорно, как будто хотел подзадорить. Надя тоже посмотрела на свои работы с интересом, словно видела их впервые. Помедлив немного, она сказала:
– Я их не рисую. Они некрасивые, – и пояснила: – Самое некрасивое у человека – это уши.
– Вот те на, а я, можно сказать, гордился своими ушами, – пошутил Красин.
И все присутствующие в редакции, не сговариваясь, стали смотреть с некоторым беспокойством друг другу на уши и, когда осознали это, дружно рассмеялись…
– Марат Антонович, а почему вы ушли сразу после того, как медведь…
Она не договорила, но вожатый понял ее.
– Испугался, Надя, – просто ответил он. – Боялся, что щека дергаться начнет. Слышала слово «тик»? У меня это бывает. От неприятностей, от испуга, – он улыбнулся. – Все-таки медведь. Мне впервые пришлось пожать лапу медведю. Я еще не привык.
– Вы очень смелый человек.
– Нет, Надя, – мотнул он головой. – Я ответственный человек. Я же за вас отвечаю. Есть материально ответственные люди, а мы, вожатые, духовно ответственные.
Белое платье Гейлы Пейдж
В тот же день вечером произошло еще одно событие. Все укладывались спать, когда в палату вошла Милана Григорьевна.
– Быстро все под одеяла! – деловым тоном скомандовала она.
Надина кровать стояла третьей от окна, вернее, от раздвижной стеклянной стены, обращенной к морю. Ветер запрокидывал легкие полупрозрачные шторы, и они развевались над кроватями, как опахала. Ветер был довольно прохладный, и Надя с удовольствием юркнула под одеяло.
– Не холодно? Может, закрыть окно? – спросила вожатая.
– Нет, по-моему, – сказала Надя, и несколько голосов в разных концах палаты поддержали ее.
На противоположной стороне, также на третьей кровати от стеклянной раздвижной стены, возилась, не успевшая улечься Гейла Пейдж из Сиднея. Австралийка очень интересовала Надю, как и вообще все иностранные ребята. Гейла была не в майке и трусах, как остальные артековцы, а в голубой курточке с кружевным воротничком и расклешенной ночной юбочке, не достававшей до колен.
Ноги у нее были красивые, длинные, светлые волосы пышно рассыпались по плечам. «Рисуешь ухо, смотри на пятку», – вспомнила Надя совет Чистякова и с улыбкой подумала: «Ноги у Гейлы до ушей». Недавно этой девочке, живущей на противоположной стороне земного шара, исполнилось шестнадцать лет, и отец, крупный австралийский кинорежиссер, подарил ей эту поездку в Артек.
Серебряный звук горна, возвестивший отбой, давно отзвучал, а Гейла все расчесывала свои густые волосы и никак не могла их расчесать. Вожатая недовольно нахмурилась.
Поймав на себе строгий взгляд Миланы Григорьевны, австралийка доверчиво спросила:
– Пора? Будь готов?
– Пора, пора, давно пора, – неохотно улыбнулась вожатая, а Надя и другие девчонки рассмеялись. Они сегодня слышали от Гейлы бессчетное количество раз эти слова, которые она повторяла впопад и невпопад, по всякому поводу. Только эти три слова успела она усвоить из русского языка.
Гейла поняла, что сейчас у нее получилось «впопад», радостно засмеялась и повторила:
– Пора! Будь готов! Очшен, – добавила она еще одно неожиданно вспомнившееся ей слово и помахала рукой Наде, словно уезжала и посылала прощальный привет.
Надя засмеялась чуточку громче остальных, чтобы показать, что отвечает на шутку своей подопечной. Она знала лучше других английский, и вожатые поручили ей шефство над Робертом Митчеллом и Гейлой Пейдж. За день девочки успели привыкнуть друг к другу и сейчас чувствовали себя почти подругами.
– Надия, пора, пора! Ола, пора, пора! Очшен! – помахала она и другой девочке и только после этого спряталась под одеяло.
– А вот это уже не «очшен», – сказала Милана Григорьевна, останавливаясь перед тумбочкой, на которой лежал довольно большой сверток в красивой целлофановой упаковке. – Это пора, пора сдать в камеру хранения, – передразнила она без улыбки австралийскую девушку и потянулась к свертку.
– No, one can't… – испуганно сказала по-английски Гейла и, отбросив быстрым движением одеяло, схватила сверток и прижала к себе.
Милана Григорьевна выпрямилась.
В минуту крайнего удивления она становилась такой преувеличенно длинной, что гольфы на ногах казались носочками, а пилотка доставала чуть не до потолка.
– Что такое? Все лишние вещи туда, – показала она рукой на дверь. – Туда, на гору, в камеру хранения. Нужно сдать.
– No, one can't, – с еще большим напором и умоляющими интонациями в голосе повторила девушка. – Надия, Ола… No, one can't. It is impossible.
Гейла просила девочек вмешаться, помочь ей. Вожатая тоже посмотрела на Олю и Надю.
– Что она сказала?
– Она говорит: «Нет, это нельзя, это невозможно», – перевела Надя.
– Почему невозможно? У нас такой порядок, – стараясь быть спокойной, объяснила вожатая, – все лишние платья мы сдаем в камеру хранения, чтобы ничего постороннего здесь не было. Это у тебя платье?
– Платие! – радостно подтвердила Гейла. – Bombey!
– Вот и нужно его отнести. – Милана Григорьевна опять показала рукой на сверток и на дверь.