Мальчишка
Шрифт:
Мишка развернул его и увидел прекрасные бегаши с ботинками. Он был так тронут подарком, что не знал, как благодарить Федора, и смотрел на коньки словно зачарованный. Но тут же вдруг его охватила грусть: «Коньки!.. Где вы были года три тому назад?..» Сейчас он уже о них не думал, слишком поздно сбылась мечта иметь коньки. Мишка теперь увлекся лыжами. Хорошо на лыжах… Он вспомнил, как однажды зимой они делали лыжную вылазку. И Валя там была… Вдвоем с Валей они далеко ушли в поле. Запомнилось: раскраснелась, убежала далеко вперед и среди белой равнины горели,
— Ну, что задумался? Бери, мне все равно ботинки стали жать, а тебе, пожалуй, как раз подойдут. Какой номер носишь? — Федор посмотрел на Мишкины ноги, уверенно добавил: — О, вполне! Ну, а твои как дела?
— Хорошо, — сказал Мишка. — Буду работать учеником слесаря в депо, записался в восьмой класс вечерней школы. Вчера ходил к Сергею Михайловичу, он помог. Все уже оформили.
— Рад?
— Угу, — весело кивнул Мишка.
— Ну, держи лапу, — Федор протянул руку. — Прощай, а то на поезд опоздаю. Может, проводишь до станции? А то у меня дома такое…
— Что?
— Да… Все с отцом. Кончилась его лавочка, от работы уже отстранили, на собрании будут разбирать. А там еще неизвестно, чем дело кончится. Теперь он мать во всем винит, а мать на него….
Мишка подумал о своем отце. Эх, какой человек был — простой, честный, как бы Мишка его любил, уважал! Федор своего не любит. Да такого и Мишка не любил бы… Он, пожалуй, и не жил бы с ним.
— Ну, пойдешь?
— Конечно! — сказал Мишка. — Настя! — крикнул он. — Я ухожу провожать Федора, смотри тут.
На пороге с удивленным лицом появилась Настя. Она хотела о чем-то спросить брата, но, увидев Федора, только раскрыла рот и ничего не сказала.
— До свиданья, Настя, — подошел к ней Федор. — «Говорила Настя, как удастся». Да? — засмеялся. — Удастся или нет поступить в университет. А у тебя волосы начинают прилегать, ты будешь красивая!
Настя смутилась, убежала.
На станцию шли большой толпой — у Федора, оказывается, было много дядей и теток, — и ему было не по себе от такой торжественной процессии. Но он держался уверенно, шел среди степенных мужчин рядом с отцом, вел неторопливый разговор. Отец Федора был очень грустным. Вслед за ними нес небольшой чемодан Мишка. Замыкали шествие женщины во главе с теткой Галиной, которая на целую голову возвышалась над остальными. Глаза у нее были красные, видать, плакала, но голос по-прежнему звучал властно, громко, на всю улицу…
Домой Мишка возвращался один. И хотя они не были с Федором друзьями, отъезд его все равно вызвал в душе грусть, подобную той, которую он испытал последний раз в кабинете директора. «Какая она все-таки, жизнь, не постоянная…» — размышлял Мишка.
В первый день на работу Мишка пришел рано, за час. Он робко открыл дверь в мастерскую, вошел. Здесь еще никого не было. Слева вдоль стены стоял длинный ряд тисков. Пол был чисто вымыт, еще не успел высохнуть, от него тянуло приятной утренней прохладой.
Откуда-то появилась женщина с ведром в одной руке и шваброй в другой. Взглянув на Мишку, спросила:
— Тебе чего, сынок?
Он ответил не сразу, почему-то обиделся за ее вопрос. «Неужели не видит, что на работу пришел?» — подумал Мишка. На нем была новенькая темно-синяя спецовка, в руках он держал узелок с завтраком — мать завязала ему два яичка и кусок хлеба. Мишка мельком взглянул на себя — остался доволен, спецовка была настоящая. Переступил с ноги на ногу, новая одежда зашуршала, как прорезиненный плащ. Это окончательно успокоило его, и он дружелюбно ответил:
— Мне Сергея Михайловича.
— Минакова? Не приходил еще.
Мишка решил подождать на улице. Мимо него через пути шли в одиночку и группами машинисты с железными сундучками, главные кондукторы с большими кожаными сумками, проводники, разные начальники в добротных кителях и блестящих погонах.
Прошел отец Федора. Он был уже не начальником — сняли, и ходил он теперь не в белом кителе, а в обыкновенном темно-синем, и без погон. «Дохапался, — подумал Мишка, глядя ему вслед. — Счастье твое, что еще не судили…» Он шел один, о чем-то думал и не заметил Мишку.
После короткого перерыва огромной лавиной двинулись рабочие — слесари, осмотрщики вагонов с длинными молотками, плотники, маляры… На многих были такие же спецовки, как и на Мишке. Ему было приятно это, смущало лишь, что на нем спецовка совсем новенькая, без единого пятнышка. «Ничего, — успокоил он себя, — я постараюсь ее быстро привести в рабочий вид…»
Он почувствовал у себя на плече чью-то руку, поднял голову, увидел Минакова.
— Уже здесь? — Сергей Михайлович окинул Мишку взглядом, подмигнул: — Хорош рабочий человек! Ну, пойдем.
Он провел его в мастерскую. Там уже было полно народу. Рабочие раскладывали инструменты, громко переговаривались, готовились к трудовому дню.
Сергей Михайлович подошел к одному рабочему, поздоровался с ним за руку, сказал:
— Фомич, вот тебе помощника привел. Учить будешь.
Фомич, небольшого роста, худощавый, с морщинистым лицом старичок, посмотрел на Мишку и, улыбнувшись, пришепетывая, сказал:
— Ну, что ж, хорошо. Учить молодежь надо.
Фомич на Мишку не произвел впечатления, ему хотелось, чтобы его учил какой-нибудь сильный, здоровый дядька с огромными кулачищами. Но Мишка не подал виду, подумал: «А может, этот старый рабочий знает больше других?»
Сергей Михайлович ушел. Старик, откладывая в сторону инструмент — молоток и длинный разводной ключ, — спросил:
— Тебя зовут как?
— Мишка.
— Ну, что ж, хорошо. Забирай, Миша, инструменты, пойдем работать. — Он взглянул на него добрыми стариковскими глазами, добавил: — Харчи-то оставь, вот в тумбочку положи. Никто не возьмет, не бойся.
— Я не боюсь… — усмехнулся Мишка, смутившись.
По дороге Фомич рассказал Мишке:
— Будем менять с тобой батареи. Железную штамповку выбрасывать, а ставить чугунные, покрепче. Чтобы шесть-семь атмосфер выдержали.