Мальчишки, мои товарищи
Шрифт:
– Андрейка, ты куда? – окликнул меня Павлик
Я ускорил шаги. Павлик догнал меня в коридоре, и я наконец заплакал, прислонясь головой к косяку. Подошла Галя, стала расспрашивать, что случилось.
– Ничего, – всхлипнул я, дергая плечом, чтобы сбросить ее руку.
– Галка, иди в комнату, – вдруг сказал Павлик. Она пожала плечами и ушла.
– Да что с тобой, Андрейка? – допытывался Павлик.
– Вам… на меня… наплевать… Ну и не надо! Осенью пойду в школу. и у меня будет много товарищей!
– Андрейка,
– Больше не будем вместе, – мрачно изрек я. Во мне начала пробуждаться гордость. – Я лишний.
– Мы с тобой настоящие друзья, Андрейка, ты же сам знаешь.
– Неправда!
– Правда! Просто Галка тоже мой товарищ, и я хотел, чтобы мы дружил втроем.
– Я тоже хотел, а вы не стали.
– Как это не стали?
– Да так.
“Врет еще”, – подумал я.
– Хочешь, докажу. что я твой друг? – вдруг спросил Павлик.
– Докажи…
– Когда у тебя будет день рожденья, я подарю тебе камень.
– Правда?!
– Обязательно.
Для меня это было лучшим доказательством дружбы.
– Ладно, – сказал я.
– Ты больше не злишься? – смущенно спрашивал Павлик.
– Нет…
– Ну, пойдем, – он тянул меня в комнату.
– Я лучше завтра приду.
Мне было стыдно перед Галей за свои слезы, и я ушел к себе в комнату.
На следующий день мы не вспоминали о ссоре.
Стояло солнечное майское утро. На нашем тополе появились клейкие листики. и он стоял, словно окутанный зеленым туманом.
Мама, Лена, Павлик, Володя и я сидели на крыльце. Недавно приходил почтальон, принес от Саши письмо. Мама была радостная, как всегда в таких случаях. Она шутила со мной и с Павликом.
Примчалась Галка со своим вечным спутником – Ричардом, тряхнула косами, щелкнула Павлика по загривку. Ей тоже было весело.
– Поздоровайся, Рик, – велела она. Пес сел и поднял лапу.
– Какая громадная собака. И умная, – сказала мама. – Вот бы нам такую. Никого бы не пустила в квартиру. А то ни одного мужчины в доме…
Володя фыркнул и удалился с крыльца походкой смертельно оскорбленного человека. Лена захохотала.
Во дворе появилась Анна Васильевна. Я никогда раньше не видел ее такой. Она запыхалась, будто долго бежала, на раскрасневшемся лице была радостная улыбка человека, на которого свалилось неожиданное счастье.
– Война кончилась, – сказала она.
То, чего ждали со дня на день, все же пришло неожиданно.
Кончилась война. Значит, теперь обязательно вернется Саша. Значит, больше не будет страшного слова “похоронка”. Значит, начнется с этого дня волшебная жизнь, которую я почти не помнил, которую называли словом МИР. Почему же плачет мама? И Анна Васильевна, которая только что смеялась…
– Это от радости, – шепчет Павлик.
А мне совсем не хочется плакать. Мне хочется смеяться, петь, веселиться. От избытка чувств я хватаю за уши Рика, валю его на землю, и мы катаемся по траве.
– Дай бог, чтобы дети больше ни разу не видели войны, – говорит мама.
А в синем, синем, как море, небе распускает клейкие листья тополь.
6
У Павлика и Галки наступили первые в жизни экзамены. Они готовились вместе, и я не мешал им. Теперь уже было не до обид, если на меня не обращали внимания или даже просили уйти из комнаты.
Но вот кончилась пора экзаменов. Вечером мы снова собрались вместе.
– Давайте, посмотрим камень, – предложил я.
Павлик зажег в жестянке огарок солнечной свечки. Было светло, и камень горел слабо. Огарок начал коптить.
– Собирается буря… – начал Павлик.
– В Индийском океане, – сказал я.
– Угу… Над морем предгрозовая тишина…
Камень темнел. Фигурка корабля едва виднелась.
– Налетел шквал. Небо затянулось мраком. Корабль борется с волнами. Выдержит ли он бурю? Доплывет ли до светлых солнечных берегов?
Камень погас. Павлик снял крышку. Из жестянки поднялся тонкий дымок.
– Свечка погасла.
Павлик полез в коробку с елочными игрушками.
– Кончились свечки, – сказал он через минуту. – Надо будет потом еще поискать, может быть, в шкафу остались.
Но больше мы не видели, как горит голубым огнем камень с берега моря.
На следующий день у Павлика возникли какие-то разногласия с матерью, и та в наказание заперла его в комнате, а сама ушла на работу. Некоторое время Павлик бурно выражал свое негодование, но потом успокоился: очевидно, сел за книгу.
Я вышел во двор и увидел Галю.
– Павлик дома? – спросила она.
Я объяснил, что Павлик заперт.
– Ой, как же быть? – огорчилась она. – Я ведь сегодня вечером уезжаю, Андрейка. В Ленинград.
– В Ленинград?! Что же ты молчала!
– Я не знала. Папа хотел сюрприз сделать… Мне так хотелось попрощаться с Павликом, – продолжала Галя. – Что же делать, Андрейка?
Я думал. Окна квартиры Павлика выходили в соседний двор. Одно из наших окон было тоже с той стороны. Но мама до сих пор не выставляла там раму. Я решился.
– Влетит тебе, – с сомнением сказала Галя, когда я начал отдирать от рамы бумажные полоски.
– Ну и пусть. Помоги.
Мы кое-как вытащили раму и вылезли в окно.
Павлик сидел на подоконнике. На коленях у него лежала книга.
– Павлик!
Он обрадовался, открыл окно.
– Лезьте.
Мы влезли.
– Галя уезжает, – сказал я.
В соседнем саду под окнами цвела черемуха. Собирались облака. Небо потемнело, кусты замахали белыми ветками.
– Павлик, смотри, что я тебе принесла. Тебе и Андрейке…