Мальчишки, мои товарищи
Шрифт:
– Лучше бы дома сидели, – оттопырив губу, – заговорил Стасик. Лицо его покраснело, и смешная белобрысая челка прилипла к мокрому лбу…
– Ну и сидел бы, – равнодушно заметил Пашка. – За уши тебя не тянули… Вон Алешка и то не ноет.
– Почему “и то”? – огрызнулся я.
– Потому что восемь лет. А ему-то уже скоро двенадцать.
Я сказал:
– Не восемь, а девять почти…
– Засунуть бы вас в мои штаны, – пожаловался Стаська.
Я моча позлорадствовал. Говорить не хотелось, потому что от жары звенело в голове,
По сторонам потянулись снегозащитные полосы – низкие, но густые ряды желтой акации.
– Айда! – Пашка круто свернул и, расталкивая упругие ветви, полез в самую чащу кустарника.
– Во… тут…
Сквозь завесу мелких листьев ничего не было видно, и я пролез вперед.
– Не дрыгайся, куда прешь, – прошипел Пашка. Видимо, уже начиналась охота.
– А где мельница? – прошептал я, потому что ожидал увидеть бревенчатую башню с размашистым крестом ветряных крыльев.
– Перед тобой мельница, – тихо сказал Пашка. – Проснись.
Шагах в пятидесяти поднималось кирпичное здание с узкими зарешеченными окнами, с треугольными зубцами наверху и с круглой башенкой на одном из углов.
От кустов это здание отделял вытоптанный пустырь.
– На крепость похоже, – сказал я.
Пашка, видимо, счел это сравнение удачным. Снисходительно буркнул:
– Вроде…
– Ага, – поддержал Стасик. – Здорово похоже. У нас такая картинка есть дома: крепость на горе, а внизу какая-то тетка сидит, длинноволосая и с гитарой…
В кустах было не так жарко. Мы посидели в них, как в засаде. Вытащили рогатки.
– Дашь стрельнуть из твоей? – шепнул Пашка.
– Дам… А голуби где?
– Они сюда прилетают. Будут, обожди…
Но голуби не прилетали.
Стаська заворочался за соседним кустом, и оттуда донеслось:
– Черта с два они прилетят.
Я тоже не верил, что мы увидим голубей. Но было хорошо сидеть просто так, в тени, а не шагать по жаре, считая горячие шпалы. Правда, сначала пожелтевшие стручки кололи шею, а за ворот сыпались сухие листья, но я догадался: поднял воротник матроски.
Я вытянул гудящие ноги и прислонился к узловатому стволику акации.
От мельницы доносился еле слышный ровный шум. Он убаюкивал. Сквозь листья был виден пустырь и кусты бурьяна. Они казались светло-серыми, словно поседевшими. Небо тоже постепенно стало светло-серым, затянулось тонкой пеленой. Солнце пожелтело. Почему-то думалось, что и на земле, и в воздухе все затянуто мучной пылью.
Здание мельницы было громадным и, наверно, сплошь набитым мешками с мукой. И можно было напечь из этой муки тысячи буханок. Или миллионы. Чтобы увезти хлеб к магазину, придется вызывать целый поезд повозок. Сонные кобылы неторопливо потянут скрипучие телеги с деревянными
Маленький, черный как цыганенок, Южка – сын нашей соседки – увидев повозку, всегда говорил:
– Опять повезли целую халабудину.
Что такое “халабудина”, никто не понимал, но Южку не спрашивали. Он все равно не отвечал, только следил за повозкой большущими серо-коричневыми глазами…
А может, голуби все-таки прилетят?
Я затряс головой, чтобы не слипались глаза, и спросил:
– Если много настреляем, Южку позовем?
Пашка не ответил, а Стаська снова заворочался и сказал:
– А что ему делать? Что он умеет-то?
– А чё ему уметь надо? – спросил Пашка.
– Ну, птиц щипать, костер зажигать…
– Есть-то он умеет, – сказал я.
Стаська рассудительно заметил:
– Это все умеют…
В эту секунду что-то зашумело, захлопало в воздухе, и стая сизяков спланировала на пустырь. Они тут же разбрелись и стали тюкать клювами землю, словно маленькие курицы.
– Не стрелять. Я первый, – сдавленным шепотом приказал Пашка. Он знал, что делать, он был лучший стрелок. Я видел, как он плавно оттянул резину рогатки, заряженную железной шайбочкой.
Я выбрал себе большого ленивого сизаря у края пустыря и начал целиться из рогатки, которую Пашка дал вместо моей. В середину стаи стрелять было нельзя – всех распугаешь.
Теперь я не думал о похлебке. Я забыл про все. Размытое желтое солнце смотрело сквозь листья акаций так же, как смотрит оно сквозь лианы, когда охотники караулят в тропиках неведомого зверя. И ветер шелестел таинственно и приглушенно. И каждая жилка была натянута у меня. словно резина рогатки.
И вдруг громкий щелчок вскинул стаю, поднял, закружил в поднимающемся вихре. Через несколько секунд лишь пыль висела над пустырем, да тихо падали темные перья.
– Бал-да! – отчаянно сказал Пашка. – Урод косорукий!
Он вышел из кустов. Все было кончено, стая не вернется очень долго.
Я понял, что Стаська не выдержал и выстрелил раньше Пашки. И промазал, хотя и лупил, конечно, в самую гущу. И правда, урод настоящий.
– Айда домой, Алешка, – сказал Пашка.
Стаська пошел сзади. Он, кажется. не был особенно смущен.
– Думал, сразу двух уложу, – объяснил он.
Пашка плюнул.
Мы уже хотели подняться на рельсовую насыпь, но Пашка взял меня за рукав. Что-то зашуршало за кустом.
– Поглядим.
Там лежал моток перержавевшей колючей проволоки. Белая птица билась в железных цепких когтях.
Это был голубь. Белый голубь с рыжими подпалинами на крыльях. Сначала я подумал, что это пятна ржавчины. но оказалось – просто коричневые пятнышки. Царапая руки, мы освободили голубя. Одна лапка была у него в крови и нелепо торчала в сторону.
–Эх, маленький он, – вздохнул Стасик. – Фигу из него сваришь. Облизнуться только.
Пашка медленно поднял на него глаза.