Малец
Шрифт:
– Все же пушки сибирских заводчиков сильно лучше получаются, - сделал вывод Петр, после проведения испытаний, которые проводил Яков Брюс, - вот и пусть тогда пушки выделывают, хоть они и вдвое дороже для казны обходятся.
– Сибирский чугун хорош, - кивнул Брюс, - да и лафеты для полковых пушек тоже толково сделаны, пушкари в случае надобности их могут сами на позициях передвигать.
– А это к чему?
– Кивнул царь на странные конструкции на колесах.
Это?
– Яков повернулся в сторону, куда смотрел Петр.
– Это печи солдатские. Там два котла, которые сверху плотно крышкой закрываются.
– Солдатам деньги на артельное питание полагается, - возразил царь, - вот пусть и думают.
– Пусть, - согласился Брюс, - так я их себе заберу, на таких дорогах пушкари выматываются за день, некогда им о своем пропитании думать.
– Бери, - махнул рукой Петр, - скажешь потом, пошли ли впрок.
– Мин херц, - встрепенулся Алексашка Меньшиков, - так позволь и мне пяток себе забрать, по зимним дорогам кавалерии походы предстоят, а разгоряченных коней студеной водой сам знаешь как поить.
– Ты смотри, оказывается на эти печи сразу охочие нашлись, - усмехнулся царь, - так может нам еще у заводчиков таких заказать?
– Можно и заказать, - пожал плечами Брюс, - цена у них небольшая, а пользы в походе много. Вон у Крагге две таких, было, так одну Шереметьев себе отбил, хотел и вторую, да семеновцы штыками защитили.
Петр уже внимательней взглянул на печи, раз генералы стали друг у дружки их отбирать, то значит, есть польза от них.
– Ладно, - проворчал он, и повернулся к Меньшикову, - отпиши заводчикам, чтобы еще прислали. Да не сильно-то старайся, чай недаром отдают.
Детективная история
С утра ко мне заявился Тропин:
– Помнишь Кузьму, сына Данилы кузнеца от братских?
– Конечно помню, - мне даже напрягать память не пришлось, уж того кто передал нам состав укрепления чугуна забыть было сложно, - он ружьями новыми занимается, дней десять назад как хвастался новым ружьем, что под капсюль делал.
– Не придется ему больше хвастаться.
– Вдруг заявил мне Степан.
– Утоп он на прошлой седмице. На остров ниже Иркутска по течению прибило, там его рыбаки и нашли.
– Погоди, - подскочил я, - Кузьма же никогда к воде не совался, да и лодки у него не было.
– Вроде не было, - согласился Тропин, - однако же утоп.
– Так может не сам утоп, - начал я размышлять, - человек он осторожный, сам бы в воду не полез, да и секретов много знает. Надо бы посмотреть, нет ли следов на теле каких.
– Да какие там следы на утопленнике, - махнул рукой Степан, - раздуло всего, да о камни шибко побило, разве ж разглядишь чего теперь? Итак-то не узнали его, только по одежде, что жена помнила, смогли определить.
– Куда свезли?
– На берег свезли, напротив кладбища, - пожал плечами казак, - как домину привезут, так и захороним. В дом такого заносить не след.
– Ну, пойдем смотреть, - потянулся я за сапогами.
–
– Скривился Степан.
– Он того, долго в воде пробыл, запах шибко от него злой.
– Надо посмотреть, - уперся я, - вдруг не сам утоп, а убили и воду сбросили.
– Ну, ну.
– Проворчал Степан.
Узнать в том, что лежало на берегу Кузьму, было действительно сложно, вода и солнце сделали свое дело, синюшная подушка вместо лица, клочки волос и сильно раздутый живот. И смрад, трудно при таком чего-то с трупом делать. Но надо.
Сначала внимательно осмотрел одежду, потом ноги, одна нога босая, другая в сапоге. Осторожно окончательно разул утопленника и хмыкнул, хоть это и трудно было сделать из-за раздувшейся ноги. Но сапоги этого времени характерны тем, что взъём у них очень большой, поэтому одеваются они и снимаются легко.
– Чего?
– Заинтересовался Степан, кривясь от запаха.
– А посмотри на ногу, ничего не кажется странным?
– Нога и нога, чего здесь такого?
А может и прав Степан, и я уже от мнительности сам себе придумываю, но не понимаю я, должны же ноги утопленника отличаться, если одна была в сапоге, а другая нет? А они почти не различаются, и где портянка? Хотя сейчас некоторые сапоги без портянок носят, но Кузьма слыл человеком небедным, и ходить в сапоге на босу ногу вряд ли бы стал. К чему это не знаю, но в памяти отложить надо. Следом внимательно осмотрел одежду как спереди, так и сзади, а потом перечислил все приметы на теле, которые сумел рассмотреть. Тоже не знаю зачем, но так было положено при осмотре трупа в двадцатом веке, и я не стал отступать от этих правил.
– А вот это уже интересно, - снова хмыкнул я, двигая руку трупа.
– Чего не так?
– Снова скривился казак.
– Ключица сломана.
Степан тоже подергал утопленника за вздувшуюся руку:
– Сломана, - подтвердил он, - и что?
– Не знаю, - пожал я плечами, - но согласись, что если бы он утонул сам, то ключицу бы не сломал.
– Так может и утоп потому, что ключица была сломана?
– Выдал предположение Степан.
– Может.
– Пришлось мне согласиться.
– Действительно трудно плыть со сломанной ключицей, особенно когда еще и три ребра сломаны.
– Где?
– Казак уже внимательно присмотрелся к телу трупа, задирая рубашку повыше.
– Это ж надо, хорошо же его отметелили. Тогда получается, что убили его и воду сбросили?
– Так и получается, а синяков на нем нет потому, что его уже мертвого метелили.
– Зачем, - Степан уставился на меня.
– Откуда мне знать, - пожимаю плечами, - ладно с этим разобрались, надо теперь определить с какого места он в реку попал.
На это казак присвистнул, выражая сое удивление:
– Как это определишь, мало ли где его в воду сбросили?
– Не скажи, вот сейчас подберем нужный топляк, и сам все увидишь.
Топляк подходящего размера нашли быстро, благо их здесь вдоль берега много, привязали к нему дополнительно корягу, чтобы он и по дну не волочился и не полностью на поверхности торчал, а дальше стали запускать по течению с различного расстояния от берега.
– Ну, и что у нас получилось?
– Спрашиваю у Тропина, которого следственный эксперимент увлек не на шутку.