Маленькая девочка. Обретение семьи
Шрифт:
– Доченька, ты хочешь, чтобы тебя наказали? – спросил папа, погладив меня по спине. – Или просто думаешь, что все равно накажут?
– Когда наказывают, мне легче дышать и не так страшно, – призналась я ему, сжавшись. Ну, а вдруг прогонит?
– А боишься ты боли? – папа, конечно, почувствовал, что я сжимаюсь, поэтому еще и по голове погладил.
– Что прогонят, – тихо ответила я, жалко, что в такой позе мне не были видны их лица, но папа пересадил меня обратно в кресло. Он поднялся и куда-то ушел, а потом вернулся со стетоскопом, это такой аппарат с двумя трубками, которым грудь слушают.
– Тебя никто никогда не прогонит, – строго произнесла мама. – Ты наша доченька навсегда, запомнила?
– Да, – кивнула
– А по попе ты не заслужила еще, – задумчиво произнес папа, что-то слушая. – Вот кажется мне, это рестрикция 2 , но откуда?
– От анамнеза 3 зависит, – непонятно сказала мама, поднявшись и подойдя ко мне. Она присела передо мной и обняла. Мне было так тепло, что я совсем расслабилась. – Ты не знаешь, где жила?
2
Рестриктивное заболевание легких
3
История болезни или/и жизни
– Точно не знаю, но, кажется, в кладовке, – ответила я то, что было в книгах, которые прочитала, когда была Марьяной. Мама сделала большие глаза, а Герман уже напоминал сову. Он смотрел на меня даже не моргая, а потом начал обнимать, обещая, что никто и никогда меня больше не тронет.
Папа куда-то уехал, потом вернулся, привезя большой синий цилиндр. Оказалось, что это медицинский кислород, на мне оказалась маска и дышать сразу стало очень легко, а папа просто вздохнул. А у меня на пальце оказалась такая… ну, как прищепка, она светилась красным 4 , папа смотрел в экран небольшого прибора и гладил себя по голове. Потом мама со мной долго разговаривала, она все расспрашивала меня, почему я думаю, что умру, ну я и рассказала все, что знала. Потом меня помыли и уложили спать, прямо с маской и прибором. А в ванной в зеркале была совсем другая девочка, не Марьяна, но это же правильно, раз я в книжке? Было немного жалко расставаться с Германом, но, может быть, я завтра проснусь?
4
Сенсор пульсоксиметра – прибора наблюдения за показателями пульса и насыщения крови кислородом
Я спала, мне снились какие-то совершенно волшебные сны и впервые не хотелось умирать. Во сне уже большой Герман надевал мне на руку колечко, называя любимой. Жалко, что это только сон…
Цена
Эльза сидела рядом с Герхардом, рассказывая то, что ей удалось узнать от Габриелы. Герман честно подслушивал, во-первых, ему было интересно, а, во-вторых, называя мальчика «женихом», девочка задевала какие-то струны в его душе, заставляя разобраться в ситуации. Информации не было, поэтому Герман и решил подслушать, чем раньше не занимался.
– Элерса-Данлоса, – задумчиво повторил за супругой мужчина. – И болевой синдром высокой интенсивности, потому что все делала через «не могу». Надо разобраться, как ей облегчить боли.
– Спроси коллег, чего проще, – улыбнулась Эльза, верившая в мужа. Ей было хорошо видна и боль девочки, и «откат» по возрасту 5 , что опять же говорило об очень непростой жизни ребенка. Опекунами Габриелы занималась полиция и психиатры, считавшие их садистами с фиксацией на девочке, что нормальным точно не было. Уже было известно, и как она жила, поэтому школой, в которую Габриела ходила, тоже занималась полиция, уже обнаружив множественные нарушения. В этот момент Герман не выдержал.
5
Снижение психологического возраста в связи с перенесенными или переносимыми стрессовыми ситуациями
– Папа, когда Рие кивает, у нее синкопе 6 , – рассказал про свои наблюдения ранее подслушивавший мальчик.
– Да, надо посмотреть шею, – кивнул Герхард, жестом подзывая сына. – Ты как насчет того, что стал «женихом»?
– Ей это очень нужно, папа, – серьезно ответил Герман. – А не любить ее невозможно. Пусть хоть мужем зовет, лишь бы жила, – и было в этой фразе столько нежности, что Эльза внимательно посмотрела на сына, чему-то улыбнувшись.
6
Предобморочное или обморочное состояние
– Значит, я посмотрю литературу и спрошу коллег, – решил доктор Штиллер. – Пока не разберемся, как облегчить состояние, обращаемся, как с пятилетней – максимум ласки и заботы, надо будет решить с кислородом… Утром отвезем в больницу и будем искать.
– Главное, чтобы она не подумала о предательстве, – тихо произнесла женщина. – Она и так считает, что долго не проживет…
Я проснулась опять в больнице. Как я это узнала? По запаху и писку рядом. Наверное, я опять умерла… Интересно, я все еще фрау Шмидт или меня зовут уже иначе? Открыв глаза, увидела Германа. Он сидел рядом и гладил меня по голове. Значит, Штиллеров у меня не отняли, отчего стало тепло. Увидев мои открытые глаза, мой «жених» наклонился и поцеловал их, насколько это было возможно с маской.
– Напугала ты нас сегодня, котеночек, – сказал Герман, ласково очень сказал, между прочим. – Сейчас я папе скажу, и будет обследование, а потом домой, да?
– Да, – прошептала я, ловя его руку. – А можно… чтобы ты был рядом? – может быть, я его заставляю, но мне это так нужно, просто не сказать как.
– Конечно, я буду рядом, ведь ты моя невеста, – он произнес это слово так, как будто оно не понарошку, а на самом деле. От этого опять захотелось плакать.
– Я тебя люблю, – сказала я ему, отчего «жених» только улыбнулся мне и сказал, что все будет хорошо. Я ему верю, потому что это Герман.
Чуть погодя из меня высосали кровь, а потом покормили и начали возить на рентген и в такое большое кольцо, в котором громко и страшно. Странно, но я как будто стала совсем маленькой, наверное, это пройдет, хоть и не хотелось, чтобы проходило. Папа принес такой воротник специальный, который надел мне на шею. Он сказал не снимать, а то будет очень плохо, но я же решила быть послушной? Так и сказала папочке, что я послушная, хотя кивать теперь не получается. Зато стало легче дышать, даже когда маску сняли, чтобы еще раз покормить. Меня Герман покормил, потому что я его котенок, он сам так сказал. Так тепло быть чьей-то…
Потом мы поехали домой, а Герман сказал, что мы теперь будем вместе спать, потому что жених и невеста, но я догадалась, почему. Если опекуны сильно били, то ночью могут быть кошмары, а каждый день просыпаться в больнице плохо – кому угодно надоест. А я не хочу, чтобы надоело маме и папе… И чтобы Герману надоело… Потому что я без него, наверное, уже не смогу. Как мало времени прошло, а он уже стал для меня дороже всего, почему так? Я не знаю…
Конец ознакомительного фрагмента.