Маленькая ночная музыка
Шрифт:
Г. Следы оставлены мужчиной.
Д. Следы ведут к окну и затем обратно — к двери.
Заключение. Некто, хорошо знакомый с этим домом (чёрный ход и чёрная лестница), после предварительной подготовки (особый ключ) спешно (плохая погода, сильный дождь) занялся наблюдением за лицами, входящими через парадное.
Левый крайний «Тримонциума»? Доктор математических наук — свидетель номер один? Дирижёр? Все трое носят обувь сорок третьего размера… Впрочем, левого крайнего следует немедленно исключить из каких бы то ни было комбинаций со следами, поскольку у него есть уже проверенное алиби на обеденные часы.
Следующие шестнадцать ступенек привели Аввакума в квартиру инженера — через чулан, находившийся в глубине коридора между кухонными помещениями и залом. Телефон инженера был уже включён, и Аввакум
Затем он стал рыться в книгах — на полках было несколько дюжин математических и инженерных справочников, разные таблицы, сочинения по геологии и горному делу, специальные труды по бурению на немецком, французском и русском языках. На полках нашло приют одно-единственное художественное произведение — переплетённый том «Записок» Захария Стоянова. Ящик рабочего стола был набит листками, исписанными математическими формулами, выкладками и тригонометрическими исчислениями. Под этой бумажной грудой притаился небольшой четырехугольный картонный футляр, внутри оклеенный синим бархатом. На бархате блестело изящное кольцо из золота высокой пробы. Быть может, обручальное кольцо будущей супруги. Ещё в ящике был большой конверт, полный проштемпелёванных почтовых марок, в большинстве австрийских и французских. Даты указывали на десятилетнюю давность. Как видно, переписка инженера с его заграничными знакомыми в последнее время далеко не была оживлённой.
И это было все. У письменного стола не было второго ящика. В то же время в комнате отсутствовало какое-бы то ни было другое приспособление для хранения архива, писем, бумаг.
Аввакум тщательно осмотрел стены, пол, подоконник; заглянул в отверстие камина, который, видимо, ни разу не растапливался, — не было копоти на фаянсовых плитках его внутренней облицовки под эллипсовидным готическим сводом. Комната эта весьма мало говорила о духовной жизни инженера. Логарифмические таблицы и обручальный перстень, засунутый под кучу исписанных листков. Конверт, небрежно набитый старыми почтовыми марками. Впрочем… Аввакум ещё раз достал конверт, высыпал на стол десятка два марок и, раскрыв свою складную лупу, стал разглядывать их одну за другой Никакого сомнительного знака, ни одной точки или чёрточки, которые бы вызывали подозрение… Вообще вся обстановка комнаты не могла подсказать ничего особенного. Рабочие записи, таблицы, старые и новые справочники по бурению, железная койка да стыдливо припрятанное обручальное кольцо! Если инженер и впрямь был таким, каким его описывают все эти вещи, значит, он по характеру являлся подлинным спартанцем, имевшим в душе что-то детски чистое и наивное, что он заботливо скрывал от окружающих.
Охотник не имеет права печально улыбаться. Печальную улыбку надо хранить в душе — в той сокровищнице, которая с каждой новой охотой делается все богаче и роскошнее. Аввакум носит в своей душе огромное множество таких улыбок, и, пожалуй, для других там больше нет места. Все занято, заполнено, напрасно кто-нибудь вздумает стучаться.
Итак, в этой комнате делать ему больше нечего. Следы на линолеуме сфотографированы, завтра снимки будут у него, и он сможет их сравнивать и размышлять о них.
Он вышел из комнаты, пересёк холл и опять остановился у двери в каморку, из которой был выход на чёрную лестницу. Некто мог подняться по этой лестнице, проникнуть в кабинет инженера и, пройдя мимо кухни, пересечь по диагонали холл При одном условии: что в холле не будет никого и что те, кто находится на кухне (если на кухне вообще есть люди!), не услышат его шагов, не заметят его появления. В сущности, они вряд ли смогли бы услышать его шаги, так как в коридоре постлана толстая войлочная дорожка, а в холле — персидский ковёр.
Но чёрная лестница не оканчивается здесь, у квартиры на верхнем этаже. Она спирально поднимается в своей узкой клетке к чердачному помещению, где архитектор, быть может, предусматривал комнатушку для прислуги, для швейцара. Прислуга, швейцар, узлы с нищенскими пожитками — все это совершенно не соответствовало парадному ходу, мрамору и канделябрам парадной лестницы, и поэтому архитектор провёл чёрную лестницу на самый чердак. В духе позднего барокко.
Может быть, у архитектора были другие соображения, может
Итак, поскольку эти ступени куда-то вели, он не мог позволить себе небрежности не подняться, не пройти по ним. Тем более, что это «куда-то» не было абстракцией, а совсем реальным чердачным помещением, где всего несколько часов тому назад один человек убил другого в то же самое или почти в то же самое время, когда здесь, шестнадцатью ступенями ниже, агонизировал или уже был мёртв ещё один человек, только окончивший свою секретную работу, связанную с обороной страны.
Не нужно было обладать особым воображением для того, чтобы догадаться, что эти ступени приведут его к запертой двери на чердак, к той двери, ключ от которой был вставлен и повёрнут изнутри. Аввакуму было очень хорошо известно, что и сейчас он найдёт эту дверь запертой и через неё ему не удастся попасть в чердачное помещение, ибо ключ оставлен в замке, а для того, чтобы отпереть замок, в котором остался повёрнутый с другой стороны ключ, был необходим специальный инструмент и время. Поэтому он только хотел познакомиться с обстановкой, поговорить с предметами, выслушать, что они ему скажут. Если они слышали или видели что-то, они бы ему об этом рассказали или по меньшей мере намекнули — в этом он был уверен, потому что любил предметы и знал, что и они его любят. Он жил с ними в полном согласии, как опытный мастер со своим материалом, как, к примеру, сапожник с кожей, портной с материей и нитками.
Скудный свет старой электрической лампочки не шёл дальше площадки, и, поднимаясь на чердак, Аввакум был вынужден воспользоваться своим фонариком. Однако и при этом слабом освещении он тотчас же заметил следы, которые очень напоминали те, которые он открыл в пустой комнате второю этажа Эти такие же следы отпечатались различным образом— одни — передней частью подошвы, без каблука, другие — наоборот. Первые, естественно, были оставлены, когда некто поднимался по лестнице, вторые — когда он спускался. Чистых отпечатков не было — слишком мала была площадь, по которой ступали ноги, и потому следы полностью или отчасти покрывали друг друга. Но, несмотря на недостаточное освещение, Аввакум чувствовал схожесть этих следов со следами, оставленными в подсобном помещении. Пожалуй, и те и другие оставлены одними и теми же башмаками, одним и тем же человеком.
Держась, насколько это было возможно, ближе к стене, чтобы не смешивать свои следы с чужими, Аввакум поднялся по лестнице и остановился перед второй дверью на чердак. Она была тяжёлая, массивная, обитая по краям толстыми железными полосами. Её ручка кованого железа имитировала старинные средногорские дверные ручки — с плоским набалдашником на конце.
То ли он в этот миг забыл, что дверь заперта, то ли просто не устоял перед искушением дотронуться, хотя бы через платок, до столь самобытного предмета — он обожал все народное, любую форму, напоминавшую исчезнувший мир древней Копривштицы, — во всяком случае, Аввакум машинально, как бы прислушиваясь к чему-то, нажал плоский набалдашник. Быть может, ему захотелось услышать тот скрип, который он запомнил с детских лет. Кто знает!
Ручка и впрямь скрипнула глухо и как-то боязливо… и дверь сразу же приоткрылась. Отодвинулась сантиметра на два от косяка, вероятно, под влиянием собственной тяжести. В образовавшуюся щель выглянула холодная, непроницаемая, недружелюбная тьма.
Аввакум отдёрнул руку, словно эта тьма была готова зверем броситься на него, словно он прикоснулся к какому-то невидимому оголённому электропроводу.
Кто-то отпер уже после убийства дверь.
Кто-то в шапке-невидимке, ибо с того момента, когда они с полковником вбежали в этот дом, ни одно постороннее лицо, кроме свидетелей, не входило и не выходило. Ни фотографы, заснявшие следы, ни техники, установившие временное телеустройство, — никто из них и не думал подниматься сюда. Свидетели все время, пока длилось следствие, находились в холле. С ними неотлучно был офицер из группы капитана Петрова, который мог это подтвердить.