Маленькая война
Шрифт:
— Пацаны! Не слушайте Мадеру!
— Струсил, так и скажи! — кто-то больно толкнул меня в спину.
— Ты, маменькин сынок! — плевок упал у моих ног. — Можешь проваливать!
— Кто — я?! — поднял я камень. Моему примеру последовали.
Мадера мне подмигнул. Команданте стоял бледный.
— Смерть заудярам! — пропищал знакомый шкет и поддернул штаны. В руке он с трудом удерживал булыжник. «Такса» рычала.
Размахивая прутьями и ремнями, барбудос с песней двинулись вперед.
Мадера что-то орал вслед. Мой Боливар
Ничто, казалось, не могло остановить несокрушимую волю сыновей Фиделя.
Я переложил пистолет из портфеля в карман.
— Стойте! — властно крикнул команданте. Песня не сразу, но смолкла. Пацаны обернули удивленные лица. — Стойте, — повторил команданте и умолк, обдумывая слова.
— Да чего там! — шмыгнул носом Петька. — Бей гадов!
— Задницы им настегать! — надул синие щеки Борька и взмахнул ремнем.
Армия снова пришла в движение. Но команданте поднял руку.
— Пацаны! Пацаны… Идите по домам…
Не по-товарищески получалось. Между нами, мальчиками, говоря, команданте сам заварил эту кашу. На то он и команданте! Он дал мальчишеским головам и кулакам великую идею. Он внес в нашу затхлую жизнь соленый вкус опасности и воинскую дисциплину. Он разделил нас на взводы, а весь мир — на правых и неправых. При нем мы забыли, что существуют бараки, пахнущие кошками, примусы и семейные скандалы, — мы глотнули воздух Острова свободы.
А теперь, когда в праведном гневе сжимаются кулаки и наши сердца бьются как одно, когда наши глотки вот-вот вытолкнут: «Веди нас, команданте!» — команданте скучным голосом просит идти по домам учить уроки.
— Пацаны! — перекрывая глухой ропот, сказал Хромой Батор. — Слушай приказ: всем разойтись, сложить оружие!
— Да че вы слушаете этого фраера! — очнулся на чурке Мадера. Он вскочил. — Ложь и провокация! Уже в штаны наклал, ха! Зауда смеяться будет! За что срок мотал, братва? Век свободы не видать, чем ваш позор!..
Благим матом завопил Петька: окурок прижег ему пальцы.
— Сволочи! Надоели! — от нестерпимой боли у него выступили слезы, и он затопал валенками. — Жить не хочу! Чес-слово!
Петька рухнул и начал кататься по земле. Заплечный рюкзак развязался, в грязь посыпались макароны, спички, буханка хлеба, рыболовные снасти, звякнула о кружку ложка…
Никто не пытался унять Петьку — истерики у него случались и раньше. Пацаны задумчиво ковырялись в носах. Петька так же быстро успокоился, обдул с хлеба грязь, затянул рюкзак и закурил снова.
— Эх, вы! — Борька вывалил из телогрейки голубые комья карбида и пошел домой. Читать книгу или мирить родителей.
— Поиграли — и хватит, — усмехнулись позади меня.
— Детское время вышло, — язвительно поддержали сбоку.
— Куба — любовь моя-а-а! — гнусаво пропели рядом и хихикнули.
Железный прут высек из камня искру. Барбудос швыряли к ногам Хромого Батора оружие: ремни, палки, самодельные гранаты, ребристые арматурины…
— Вы че, вы че, братва? — растерянно лопотал Мадера. — Свихнулись, что ли?! Нас же ждут…
— Полет нормальный, — подвел итог Петька, надел рюкзак и поплелся
домой.
Хромой Батор смотрел на закат и кусал губы. Налитый кровавой тяжестью диск падал на крыши домов. Синюшные тощие облака разрезали его пополам. Птицы летали низко и молча.
Повстанческая армия разбрелась доучивать уроки и ужинать. У ног бывшего команданте бугрилась гора оружия. Приказ был выполнен, но какой ценой!..
17:19. Заход солнца
Единственный, кто ослушался приказа, — всадник на понурой кляче по прозвищу Боливар. Она еле поспевает за впередсмотрящим. Тот смешно и высоко подпрыгивает, волосы развеваются — команданте без армии, сапожник без сапог, — спешит к месту боя. Удивительно, как быстро бегают хромоногие!
— Куда ты? Стой! — зажимаю карман, чтобы не выпал пистолет. Портфель бьет по ноге.
— А меня возьмете? — пищит из-под руки сопливый шкет. «Такса» тявкает. Ее хозяин размахивает рогаткой.
— Отстаньте! Оба! — рявкнул я и пришпорил свою клячу. Поравнявшись с Хромым Батором, крикнул:
— Стой! Ты куда? Игра кончена!
— Отстань! — приказывает команданте.
Я ослушался приказа вторично.
Пустырь встретил настороженным молчанием. Дымились горы мусора, темные глазницы нежилого барака следили за каждым нашим шагом. Я снял с запястья часы «Победа» и протянул их законному владельцу. Он оттолкнул мою руку.
Я надел часы: что ж, игра продолжается. Гвардия умирает вместе со своим полководцем. Пусть у него нет армии, зато есть стрелок, каких мало. Я отбросил портфель, обтер о ляжку патрончик, не спеша вложил его в канал ствола, оттянул затвор. Сунул пистолет в правый карман штанов. Левая нога — вперед!
17:19. Солнце папиросными точками отразилось в зрачках команданте, — он что-то шептал, — плавно накололось на острые макушки далеких гор. Испуская дух, расплескало по горизонту бордовую нежаркую влагу… Косые тени легли на пустырь. Ветер гудел в коридорах нежилого барака, в мусорных кучах, свистел в одинокой консервной банке.
Я проследил за взглядом команданте — мусорные холмы зашевелились, ожили. Оттуда, из-за свалки, должны показаться заудинские. Боливар подо мной нервничал, кусал поводья. Я натянул их, положил ладонь на рукоять пистолета и попросил Бога, чтобы оружие возмездия не дало осечки.
Хромой Батор шептал, будто разговаривал с кем-то невидимым. Глаза его сузились и слезились от порывов ветра. Волосы упали на лоб.
— А-а, они тута! — из-за мусорной кучи забелели пижонские туфли, потом зачернела долговязая фигура Мадеры. Он подмахнул клешами консервную банку, она громыхнула, и очень похоже забрехал Мадера: