Маленькие грязные секреты
Шрифт:
– Он приснился мне прошлой ночью. Половина его лица превратилась в кровавое месиво. Один глаз вывалился из глазницы, обнажилась кость скулы, словно с нее сорвали кожу и…
– Фрэнсис… – прошептала Лайла, зажмурившись, но Саймон быстро шикнул на нее. Джейми, подавшись вперед, слушала точно зачарованная.
– …и он тянулся ко мне, а я, взяв его за руку, почувствовала, что она совсем холодная. – Лицо Фрэнсис горестно сморщилось, что встревожило их всех; обычно она бывала крайне сдержанна, редко проявляла свои чувства, не говоря уже о страданиях. – И у меня возникло ощущение… словно
– Фрэнсис, – вновь медленно и хрипловато произнесла Лайла, – не надо, Фрэнсис…
Вот это новость. Похоже, они вот-вот потеряют Фрэнсис.
Надежда жива до тех пор, пока ты надеешься. Она – и благословение, и проклятие. Иногда только надеждой и живешь. Она заставляет продолжать держаться, даже когда держаться практически не за что.
Но надежда может быть ужасной. Она заставляет желать и ждать, мечтать о том, что никогда не произойдет в реальности. Это как стеклянная стена между тем, где ты находишься и где ты хочешь быть. Вы можете видеть желанную вам жизнь, но не можете жить в ней. Точно рыба в аквариуме.
– Я жду уже девять лет, – срывающимся голосом добавила Фрэнсис, – и нет никаких причин думать, что Томас когда-нибудь вернется. Может, он попросту сбежал. Даже если б я могла принять, что он ушел по собственному желанию… но ведь его желания бывали такими переменчивыми, ведь он был еще слабохарактерным ребенком. Ему было всего пятнадцать. Он не смог бы выжить на улице. Не продержался бы столько лет в одиночку.
Фрэнсис тяжело вздохнула. Ее глаза оставались сухими, но ведь только внешнее проявление плача определяется наличием слез, а сейчас ее сердце, наверное, тайно обливалось слезами.
– Он же мог позвонить мне. Дал бы мне знать, что с ним все в порядке. Ему уже исполнилось двадцать четыре года. Двадцать четыре… А в моих снах ему по-прежнему пятнадцать. Он так и не вырос. Не знаю, сколько еще я смогу… смогу…
Опередив порыв Марин, Лайла вскочила с кресла и крепко обняла эту бесслезно рыдающую мать. И Марин обняла уже их обеих. Она почувствовала за спиной близость Саймона, но оглянувшись, увидела, что это не Саймон, а Джейми. Их новая подруга молчаливо проливала слезы горестной солидарности. Саймон присоединился к ним через пару мгновений.
Окончательное признание дается трудно, независимо от того, связано ли оно с получением новостей или процессом собственного осознания. Но, может, теперь Фрэнсис удастся встать на путь исцеления.
Когда они все разошлись по комнате, Марин поймала взгляд Саймона. Она догадалась, о чем он думает. Им придется найти новое место для своих глупых и бессмысленных самобичеваний в так называемой группе поддержки. Через несколько минут встреча закончилась, и четверо участников, простившись с Фрэнсис, вышли на улицу. Машины Джейми и Марин стояли рядом, и они одновременно нажали на свои брелоки.
– Кошмарненько, верно? – спросила Марин.
Она не пожелала бы для новичка того, что обсуждалось на сегодняшней встрече, и ее совсем не удивит, если больше они никогда не увидят Джейми.
– Да уж, – голос Джейми прозвучал неожиданно мягко, почти с девичьей сентиментальностью, – «кошмарненько», лучше не скажешь. Но знаете… Мне стало гораздо легче. Увидимся в следующем месяце.
Они сели в свои машины, и Марин вдруг уже не впервые подумала, что порой только чья-то боль способна уменьшить ощущение твоего собственного несчастья.
Глава 4
Письмо от частного детектива застало ее врасплох. Секунд семь Марин стояла, словно окаменев, не в силах даже дышать. Она только что вышла из душа. Капли с ее мокрых волос падали на мраморную столешницу, пока она, наклонившись, взирала на имя Ванессы Кастро в почте на экране своего смартфона. Строка темы пустовала.
Она знала, что прошло именно семь секунд, потому что считала их. Досчитав до пяти, вспомнила, что Ванесса Кастро не стала бы писать ей, если б получила плохие новости. Не стала бы сообщать ей в письме, что ее сын умер. Марин сделала вдох, открыла письмо и прочитала его. Всего два предложения.
Привет, у вас есть время встретиться сегодня утром? Я буду в офисе к 10.
Она хочет встретиться? О боже. Какие бы жуткие новости ни планировала сообщить частный детектив, она захотела сделать это во время личной встречи.
Они не уславливались о том, как будут передаваться новости о Себастиане, если они появятся. Они вовсе не обсуждали этого. Ванесса Кастро сказала только – причем просто между прочим – что если она узнает нечто важное, то сразу же позвонит.
Я приеду к вам. М. М.
Прошло четыреста восемьдесят шесть дней. Неужели сегодня ее ждет кошмар?
Нет, не может быть. Их встреча в десять, а сейчас только половина девятого. Если б частный детектив собиралась сообщить, что Себастиан мертв, то не заставила бы Марин ждать такой жуткой новости.
С другой стороны, возможно, так и будет. Если ее сын мертв, то какая разница, узнает ли она новость сейчас или через полтора часа?
Марин пыталась занять свой разум другими мыслями. Перед уходом из спальни она слегка прибралась. Сегодня придет убираться Даниэла, но это не значило, что она должна собирать одежду с пола или заправлять кровать. Это не заняло много времени: на стороне Дерека простыни по-прежнему не тронуты. Взбивая и без того взбитую подушку, Марин вдруг осознала, что понятия не имела, когда ее муж вернется из деловой поездки сегодня. В своем кратком сообщении накануне вечером он так и не уточнил время. С другой стороны, она не спрашивала. И он не предложил вместе поужинать. А она не предлагала сготовить ужин.
Вот как они теперь живут. Параллельной жизнью по большей части. Бок о бок, но не пересекаясь.
Проходя мимо комнаты сына, Марин коснулась двери. На секунду, как поступала ежедневно. Там Даниэле убирать запрещено.
Сегодня утром она проснулась с легким чувством. Ей всегда хорошо спится после групповых встреч, к тому же вчера, вернувшись домой, она ничего не пила. И разница налицо: нет ни красных глаз, ни мешков под ними, ни легкой одутловатости. Начало дня могло бы быть хорошим, если б не письмо от частного детектива.