Маленькие повести о великих писателях

Чупринский Анатолий Анатольевич

Лечение то было воистину каким-то басурманским. Два дня ничего не есть, только пить. Одну воду из колодца. На третий день съесть только соленый огурец, разрезанный вдоль. (Почему не поперек?!). Потом опять два дня вода, один день огурец. И так далее.

До тех пор, пока не сбросишь вес до пределов приличия. Но ведь так и околеть могло. Не дожив до этого самого приличия.

Любовь требует жертв. И Ванечка решился. Как в омут с головой. Заперся во флигеле и залег на диван.

Стоит заметить, в поместье Михаила Васильевича, как и в любом другом, было полно

всяческой живности. Птичий двор, скотный двор. Собаки, лошади, домашние животные… Все как и у каждого солидного, зажиточного помещика.

Конечно, о приезде Вани лохматые-пернатые-рогатые пронюхали. Как же! К ним в гости пожаловал высокий гость. «Самый человечный!» из всех двуногих. Из самого Петербурга!

У каждого пернатого-лохматого-рогатого, естественно, были свои планы насчет высокого гостя. Даже живая очередь образовалась, жалобы, просьбы, предложения.

А тут такой конфуз. Высокий гость заперся во флигеле и никого не принимает. И самое страшное (!), ничего не ест!!!

Пару дней лохматые-рогатые выжидали. В напряжении. На третий решили держать совет. Надобно как-то выходить из подобной скандальной ситуации. Высокий гость, «самый человечный» из двуногих, уже почти не подает признаков жизни. Не иначе серьезно болен. Срам на всю губернию. Надо что-то решать.

Собрались возле заброшенной старой кузнецы, что ветшала в одиночестве на самой окраине, около ручья. Как и обычно, собрание началось не сразу. Тут и там слышались взаимные приветствия, необязательные разговоры.

Громче всех вещала индейка Аида:

— Я тут такую глупость слышала, (она всегда слышала только глупости)… Говорят в Европе лошади с крыльями объявились. Их Парнасами кличут. Вот глупость-то!

— Молчи, чего не знаешь! — оборвал ее индюк Улан. — Парнас — это гора. Лошадь с крыльями — Пегас. Новая порода. Специально вывели для армии. Чтоб в тыл неприятеля незаметно залетать.

— Немцы во всем виноваты! — авторитетно заявил бык Борис. — Это была его любимая тема, найти виноватого среди двуногих. Дались ему эти немцы. Он от рождения и не видел ни одного.

Общее собрание несколько минут бестолково шумело. Затем перешли к вопросу здоровья высокого гостя.

— Надо его в грязи повалять! — заявил хряк баритон. — Очень грязевые ванны способствуют оздоровлению органона.

— И трюфелей ему подложить, — поддержала мужа Хрюня.

Собрание дружно засмеялось. Закудахтало, захлопало крыльями, залаяло и замяукало. Большинству и невдомек было, что мудрая Хрюня имела ввиду не шоколадные «Трюфели», а те трюфели, что растут в лесу. Очень питательные и вкусные грибы. Появляются из-под земли уже с запахом чеснока и мяса. Вкуснотища-а!

— Сейчас не сезон трюфелей, — строго указал Харитон. — Лето на дворе. До осени высокий гость не доживет.

Долго пернатые-лохматые-рогатые обсуждали скандальную ситуацию. Предложения были самые разные. Подчас вовсе фантастические. Выкрасть высокого гостя из Флигеля, укрыть где-нибудь, скажем, в свинарнике и отпаивать парным молоком. С медом.

Сошлись на единственно верном решении. Открытым голосованием, при одном воздержавшемся быке Борисе, общее собрание постановило. Весь скотный и птичий двор объявляет голодовку. В знак особой солидарности с высоким гостем.

Уже к вечеру следующего дня в поместье только о том и говорили. О какой-то неведомой болезни, разом поразившей всех лохматых-пернатых-рогатых, независимо от возраста и статуса в обществе.

Скотники и птичники, конюхи и свинопасы испуганно крестились и дружно хватались за головы. Ужа-ас! Их подопечные отказываются принимать пищу. Смотрят грустными глазами и… Ни бэ-э, ни ме-е, ни ку-ка-ре-ку! Поголовно молчат.

Наутро делегация от конюшни, свинарника, телятника и даже от многочисленных ульев, явилась к помещику Михаилу Васильевичу. С подробным изложением невиданной доселе ситуации. Как быть? Или уже вообще, ничему не быть?

Михаил Васильевич был человеком просвещенным. Недаром служил коллежским советником. Подумал несколько минут. И довольно быстро сообразил, откуда ветер дует. Со стороны флигеля…

Михаил Васильевич Константинов был не только просвещенным, но и глубоко принципиальным. Любил Россию и все исключительно русское. Ко всяческим «заморским штучкам» относился с большим подозрением. Недаром состоял в дальнем родстве с Ломоносовым.

По праву хозяина Михаил Васильевич потребовал. Немедленно прекратить изуверство. Мол, не тот пример подаете, юноша! Так ведь всю скотину уморить можно.

Ванечка Крылов с радостью согласился. Ему и самому подобное лечение уже обрыдло. Хуже горькой редьки.

Словом, хозяин и гость немедленно направились за обильный и хорошо сервированный стол. Со множеством блюд.

Такого чавканья, хрумканья, хруста и сопения еще не слышали обитатели поместья. Имеется ввиду, звуки, доносящиеся из коровника, свинарника, конюшни и птичника. Пернатые-лохматые-рогатые тут же пронюхали и углядели, куда направляется гость с хозяином. За стол! И естественно, последовали их примеру. Дружно бросились наверстывать упущенное.

На том курс лечения по западному образцу закончился.

Девушка Анечка сказала «Да!». Но ее родители сказали «Нет!». Да и дядя Михаил Васильевич, при всем добром отношении к Ване, не выказал особого рвения породниться с ним.

Наш бедный Ваня и в самом деле был беден. Не имел ни знатного происхождения, ни солидного положения.

Короче, родственники под разными предлогами тянули некоторое время. Затем попросту отказали молодому человеку.

«… Пастух у ручейка пел жалобно, в тоске. Свою беду и свой урон невозвратимый…»…

Вернувшийся в Петербург после довольно длительного отсутствия Ванечка обнаружил свое издательское предприятие в абсолютном запущении. «Зритель» уже перестал выходить.

Дмитриевский и Плавильщиков отошли от Журнала. Занялись своими актерскими делами. Остались двое. Клушин и Крылов. Но над ними уже весь литературный и издательский мир откровенно насмехался. Их «Куриные» фамилии стали символами неудач и провалов.

Да тут еще из Брянска пришло письмо. От родителей Анечки Константиновой. Дескать, молодая красавица плачет дни и ночи, тоскует и тает на глазах, как восковая свечка.