Маленькие жизни
Шрифт:
– Как тебя зовут?– спросила Ира девочку.
– Елизабетта,– тихо ответила та.
– А меня Ира,– протянула руку девушка для знакомства.
– lebst du hier?(ты здесь живёшь?),– обвела взглядом комнату новая знакомая.
– Nein, dieses Haus geh"ort nicht mir. Er geh"ort niemandem.( Нет, этот дом не мой. Он ничей),– автоматом ответила Ира, тоже оглядев помещение. Это была одна единственная небольшая комната, где только и помещалось, что старая печка, грубо обтёсанный стол да широкая лавка, которая служила и стулом и кроватью. Было видно, что комната давно не обитаема и только недавно была приведена в более-менее жилой вид. Всё дышало скорбью и бедностью.
– M"ochtest du?(есть хочешь?),– Ира оглядела с ног до головы тощую фигурку девчушки.
– Хочу,– кивнула она.
– Послушай, откуда ты знаешь наш язык? – нахмурилась Ира.– И почему попеременно используешь то немецкий, то русский?
– Я их знаю почти одинаково,– с этих пор в речи между Ирой и Беттой присутствовали слова обоих наречий,– поэтому иногда говорю так, а иногда так. Они помогают мне точнее выразится.
– Ясно,– кивнула девушка.– Что делала у немцев?– и прикусила себя за язык, поймав себя на допросном тоне, который мог испугать малышку. Та стояла, покорно опустив голову, вытянув руки по швам:
– Я им служила.
– Как?
– На стол подавала, выполняла указы. Иногда стирала, убиралась.
– Как мальчик на побегушках,– ухмыльнулась Ира, вспомнив какую-то детскую сказку. Елизабетта пожала плечами, видно, не поняла, о чём речь.
– И за что же тебя к дереву привязали?
– Кувшин с вином разбила.
– А теперь ответь быстро, не думая: что больше всего на свете хочешь?
– Мира во всём мире!– пылко заявила Бетта, но вдруг глаза её округлились, она отошла в угол и забилась там в комочек.
– Ты чего?– не поняла реакции Ира. Она подошла к девочке, подняла руку, чтобы погладить. Бетта ещё больше съёжилась, слегка присела, вжала голову в плечи. Опустив руку и отойдя от кукушонка, Ира мягко проговорила:– Не трогаю, не бойся.
Пока Ирина откопала морковину, нарезала репчатого лука, растопила дымящуюся печку, сварила нехитрую похлёбку, положила на стол два сухарика, Бетта сидела в уголочке, поджав колени к груди, спрятав в них нос и закрыв глаза. «Её явно били,– думала Ира, поглядывая на найдёныша. – Что ещё она натерпелась у фашистов? И почему именно её они выбрали?» Не оставалось сомнений, что в уголке сидит обычный ребёнок. Не разведчик, не солдат, а волею судьбы оказавшийся на войне ребёнок. И желания у него самые обычные и самые естественные. И есть наверно он хочет тоже очень обычно.
– Садись,– окликнула Ира девочку, приглашая к столу,– еда не как во дворце, но хоть голод утолит.
Елизабетта не обратила никакого внимания на слова. Только поглубже забилась в уголок. Ира поела, аккуратно подобрав все крошки от сухаря, оставила в котелке половину и сказала:
– Вылезай, ешь, а я пойду калитку обратно приколочу, пока ещё светло. А то не будет к осени картошки. Ты меня слышишь?
Бетта вздрогнула, подняла испуганные глаза на Иру.
– Ты меня слышишь?– повторился вопрос. Девочка лихорадочно кивнула, резко вскочила, вытянулась по стойке «смирно».
– Ну и надрессировали тебя,– покачала головой Ирина, и вышла на улицу.
До сумерек девушка занималась калиткой. Силы то не мальчишечьи, тяжеловато давалось дело. Но к темноте хорошенькая калиточка более или менее прикрывала двор от соседских взоров и коз. Ира стояла на шатающемся крыльце дома, смотрела на проделанную работу, вдыхала вечерние августовские ароматы. На небе начали проглядываться первые яркие звёзды. «Как сейчас Коля был бы мной доволен…»,– вздохнула Ира, и вошла в дом.
Кукушонок спал в том же самом уголке, подложив под себя найденный тулуп. Маленькая сжатая точка в потрёпанном синеньком платьице. «Сплошной комок нервов»,– подумала Ира, доставая из сундука старое, местами дырявое одеяло и накрывая Бетту от августовской прохладной ночи. Глянув на стол, девушка отметила, что «суп» всё-таки съеден. Почему такой каприз? Хотя всё понятно- девчонка просто испугалась. Прибрав нехитрое убежище, Ира сама постелила на скамье и в ту же минуту уснула. Вообще-то Ирина спала всегда очень чутко, даже в мирное время. А уж когда ушла в партизаны, то ушки всегда и всё слышали даже во сне. Но в эту ночь почему-то сам собою навалился такой глубокий сон, за который в скором времени пришлось поплатиться…
ЧАСТЬ 2
Ира проснулась когда уже занималась заря. Что-то тревожно кольнуло под сердцем, заставив резко сесть на лавке, откинув одним движением худенькое одеяло. Ира проморгалась, вспоминая прошлый день, оглядела комнату. Все тихо, темно, печурка, стол- всё как всегда. В уголке лежало свернутое покрывальце, которым Ира накрыла Бетту перед сном. Поджавшийся комочек, уткнувшийся в стенку. Но что-то дёрнуло Иру на цыпочках подойти и тихонько провести по нему рукой. Пальцы погрузились в пустоту, не найдя опоры. Резким движением Ира сгребла в охапку покрывало, и, конечно, под ним не было спящей крошки. Волна мыслей захватила голову. Разведчик, который приведет сюда немцев? Или они её нашли и взяли? Но почему тогда оставили в живых Иру? Закусив губу, девушка накинула плащ и выскочила из избы.
«В любом случае это моя ошибка,– думала Ира, легко бежав от деревни к лесу.– И если она действительно выведет фашистов, то я должна это предотвратить любыми способами. Где была твоя внимательность?»
Первый луч, дрожа от прохлады, выглянул из-за далёких деревенских домиков. Он как впервые видел этот мир, в котором сейчас царил хаос и боль. Он прыгнул на легкие перистые облачка, задаваясь вопросами. Почему люди ненавидят друг друга? Почему человек выдумал столько зловещих способов, чтобы стереть самого себя с лица земли? Почему угасла радость и понимание мира? Это недоумение было в каждом листочке, каждой травинке, каждом камушке на дороге. А луч пытался улыбнуться навстречу серому дыму войны, осветить мир в глазах людей. И он светил, старался изо всех сил. Становился всё ярче, всё сильнее. Вот загорелись светом кроны высоких сосен, выступили из ночного мрака стволы. Луч скользнул ниже и осветил крохотную фигурку, сидящую на траве перед лесом. Она обхватила руками колени, а плечи мелко вздрагивали.
Ира резко остановилась, откинула капюшон. На войне нет жалости, что для Иры было очень сложно, но к этой ещё совсем крошке в груди полыхал целый костёр. Ну какой из нее разведчик, да ещё и в беленьких гольфиках. Правда, они теперь были далеко не белые и даже уже не серые. Платье замарано, местами порвано. А это прошёл всего день, как эта домашняя птичка вылетела на волю. Ира тихонько присела рядом, положила ладонь на выпирающий острый локоток. Тот дёрнулся, потом настороженно замер.
– Эй,– тихонько позвала Ира. На неё поднялись синие-синие глаза, полные ужаса и слёз. Они пытливо смотрели прямо, пытаясь разглядеть самые потаённые уголки нового для них человека. Это был взгляд полный страдания, душевных мучений и страха. За этой заплаканной синевой жила маленькая жизнь, которая металась из угла в угол, не находя себе места и выхода в тесном закованном пространстве. Эта комната, одновременно тесная и громадная, давила со всех сторон, хотелось съежиться в маленькую-маленькую точку, исчезнуть, испариться, уменьшиться. Вот Бетта и уменьшилась, насколько это возможно: голова вжалась в худенькие плечи, колени донельзя поджались к детской груди, пальчики, сжатые в кулачки, побелели от напряжения. Жаль, что не в силах человека менять свои размеры…