Маленький Книжонок

Фомальгаут Мария

Снежночь лесяца

Слова с этой стороны

– …места у нас своеобразные, возможно, вы будете немало шокированы… – местный детектив многозначительно смотрит на меня.

Сдержанно киваю, не говорю, что мне и не такое доводилось видывать, и чего бы там не было в здешних

краях, меня уже трудно чем-то удивить. Спускаемся по извилистой дорожке, ведущей от уютного городка к лесу, который издалека кажется мрачным, и чем ближе мы к нему подходим, тем гуще и мрачнее кажется этот ельник. Я не хочу входить под сень леса, даром, что повидал на своем веку всякое, и все-таки меня коробит, когда я следую за детективом, осторожно пробую ногой влажный мох, будто боюсь, что он провалится под моими ногами в бездну. И тут же отскакиваю – когда вижу перед собой скомканную, брошенную одежду, до черта напоминающую очертания человеческого тела, а это еще что за горстка пепла над воротником, нет, нет, это просто горстка пепла, это просто…

– …да, вот здесь его и убили.

– Его…?

– Макс Маскелайн, весьма уважаемый в городе словесник.

– Сло…

– …словесник…

– Простите, я не…

Детектив смеется:

– Да, я предупреждал, что места у нас своеобразные… так значит, о словесниках никогда не слыхивали? Верно, у вас это редкие птицы, если не сказать, что их нет вообще… А вот здесь, у нас – словесник – первый человек в городке. Видели бы вы, что он вытворяет со словами, ап! – и они уже вспорхнули, и на жердочку сели, ап! – и вот уже сложились в целую историю…

Вежливо киваю:

– Я что-то такое видел с нотами… но со словами, конечно, тоже здорово…

Кажется, я обидел его, посмел сравнить какие-то ноты и слова, хотя что значит – какие-то, никогда в жизни не скажу про ноты – какие-то.

– И… как его убили?

– Вот это нам и предстоит выяснить… вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное?

– Никогда в жизни… думал, в ваших краях это в порядке вещей…

– Отнюдь… мы сами в шоке…

Спрашиваю – хотя и сам прекрасно понимаю, насколько абсурдно прозвучит мой вопрос:

– У вас есть хоть какие-то подозрения, кто мог…

– …есть.

Сердце делает сальто:

– И…

– …боюсь, мне придется познакомить вас с еще кое-какими особенностями нашего мира… впрочем, не будем голословными, пойдемте, посмотрим…

…Маскелайн подгоняет свой экипаж, скорее, скорее, во весь дух, во весь опор, через бездорожье, через частолесье, через редкополье, через мелкоречье, через глубоконочье – домой, домой, домой…

Маскелайн…

…нет ему больше нравится – вордер, словесник, то есть, вот лучше так – вордер. Угловатая W толкается локтями, горластая О хочет кого-то сожрать.

Не думать о лесе, думать о доме, о доме, о янтарно-желтых окнах, о золотистом свете лампы, а язычках пламени в очаге. О тепле, о чашке горячего шоколада, о горячей ванне с чем-нибудь травяным и душистым.

О доме.

Не о лесе, не о мрачном мокром лесе, где даже видавший виды экипаж то и дело встает на дыбы, заливисто ржет. Он гонит экипаж в никуда, он уже понимает, что сбился с дороги, он надеется на что-то, сам не знает, на что, что экипаж сам отыщет дорогу в темноте ночи…

…тусклые огоньки там, там, за деревьями.

Вордер дергает поводья – экипаж не слушается, фырчит, ржет, встает на дыбы, старается вырваться, ускакать куда-то в никуда. Вордер не позволяет ему ускакать куда-то в никуда, он гонит его на свет, экипаж медленно приближается шажочками-шажочками, замирает у входа в дом…

…только сейчас вордер понимает, что это за дом, что прав был экипаж, а вордер, а будь он проклят, что согласился сюда заглянуть, и бежать, бежать, бежать надо от этого дома, только никто не позволит бежать-бежать-бежать, они не позволяют…

Они…

Вордер еще надеется, что ничего не увидит здесь, ничегошеньки-ничего, никогошеньки-никого, и это там, за деревьями, просто померещилось, не может быть людей такого роста, и вот таких по-совиному желтых глаз у людей тоже не бывает, и остроухих лиц, испещренных синими венами…

Вордерд хватается за остатки здравого смысла, еще вспоминает какие-то варикозы, понимает, все не то, не то…

Его не хотят отпускать, его обволакивают удивительным ощущением тепла и покоя, да куда вы пойдете в такую непогоду, да вы оставайтесь у меня, а у меня внизу зал с очагом, а наверху можно хорошенько выспаться…

Он показывает уют дома, тепло очага, он зачаровывает, заманивает, Вордер сам не понимает, как входит в дом – ловушка захлопывается.

– …вот так вы и убили его? – спрашивает детектив.

Мне все ещё не по себе при взгляде на того, с кем говорит страж порядка, я не хочу смотреть в эти по-совиному желтые глаза, мне кажется, я полностью окажусь в его власти, если как следует посмотрю – и в то же время понимаю, что дело тут не в глазах, я давно в его власти, хоть он и не показывает этого…

Вместо ответа он открывает свою память – уют странного дома, легкий страх перед лесом (он-то там чего боится?), интерес к этим, которые говорят слова – настолько сильный интерес, что можно пригласить вот такого удивительного человека в гости, ну а что, ну немножко заблудился путник в лесу, ну, не сам, ну, это тоже можно назвать – пригласили в гости… Он настойчиво показывает нам, как путник ежевечерне навещает его, а потом выходит из его дома, прощается с хозяином, уезжает по лесной тропе – никем не удерживаемый. Ну, разве что иногда смотрел в темноту леса – не глазами, а так, непонятно как – проверить, да все ли хорошо с его гостем…

…и я не вижу в памяти ни малейшего намека, что он кого-то убивал. Только глубочайшее сожаление, что так случилось, и…

– …и вы ничего не заметили? – детектив многозначительно смотрит на меня.

– А… а что?

– Ненависть, друг мой… глубочайшую ненависть… к тому, кого он так любезно пригласил в свой дом…

Мне не по себе, что мы говорим словами в то время как этот, сидящий перед нами на лесной опушке, не понимает ни единого нашего знака.

– Интересно, в чем мог провиниться дорогой гость…