Маленький оборвыш
Шрифт:
– Я убежал из дому, я туда не вернусь.
– Отчего?
– Оттого, что меня там до смерти изобьют.
– А, вот что! Ну, это отлично, тебе и не нужно идти туда. Ты будешь жить здесь.
– Здесь?
– Да, я беру тебя в ученье. Я дам стол и квартиру, а ты должен работать на меня.
– Что же я буду делать?
– Да то же, что делал уже два месяца и на чем я поймал тебя сегодня. Не скажу, чтобы ты был искусен, но ты мне понравился, из тебя может выйти прок, если тебя немножко подучить. До сих пор тебе везло, но на одно счастье нельзя рассчитывать, надобно стараться приобрести
– Благодарю вас, сэр, – проговорил я, чувствуя, что должен что-нибудь ответить. – Вы очень добры, если хотите помочь мне.
– Помочь тебе? Я хочу сделать тебя счастливым! Сотни уличных мальчиков позавидовали бы тебе! Если ты останешься у меня, через месяц тебе стыдно будет вспомнить о том, как ты неловко устроил сегодня эту штуку! – Он указал рукою на свой карман, в котором все еще лежал украденный мною бумажник.
– Как тебя зовут?
– Джим Смит… – Я боялся назвать свое настоящее имя и хотел сказать то, какое мне дали Моулди и Рипстон, но запнулся на первом слоге.
– Джим Смит? – подхватил мой новый хозяин. – Прекрасно! Ну, скажи-ка по правде, Джим: несмотря на твое счастье, ведь тебе не всегда везло? Один день бывало густо, другой пусто? Не всегда в кармане звенели полукроны, а?
– Да и шиллинги-то не всегда, – отвечал я. – Где тут! Иногда перепадет много, а иногда и ничего!
– Ну, это известное дело. Слушай же, что я хочу для тебя сделать. Я буду учить тебя нашему искусству, буду кормить тебя вволю, одевать как богатого франта, давать тебе денег на твои удовольствия. Хорошо это?
– Еще бы, даже очень хорошо, – отвечал я, чувствуя, как мое отвращение к мистеру Гапкинсу исчезает. – А что же я должен делать за все это?
– Ты должен приносить мне все, что тебе удастся добыть.
– Что ж, на это я согласен, – сказал я, едва скрывая свое удовольствие и боясь одного: как бы он не передумал.
– Отлично! Это одна сторона дела, а вот другая: ты слышал, что говорила про тебя миссис Гапкинс, когда мы входили?
– Что я проживу не дольше прежнего жильца?
– Да. Видишь ли, этот прежний жилец был постарше тебя годами двумя, удивительно ловкий мальчик! Он прожил у меня всего девять недель. Теперь он засажен в тюрьму на три месяца. Как тебе кажется, хорошо ему там?
– Что же хорошего сидеть в тюрьме? А за что он туда попал?
– А за то, что он был обманщик и хотел надуть меня! У меня не уживаются те мальчики, которые вздумают меня надувать. К тем, кто ведет себя честно со мной, я добрее отца родного. Случись с таким мальчиком какая беда, я ничего не пожалею, выручу его. Зато уж если кто вздумает обманывать меня, для того я злейший враг. Не попадет он в тюрьму сам по себе, я постараюсь упрятать его. Понимаешь?
– Еще бы. Это все очень понятно.
– Ну, и прекрасно. Теперь нам пока не о чем больше говорить. Если хочешь, можешь идти гулять или сходить в театр. Есть у тебя деньги?
– У меня есть четыре пенса, сэр.
– У меня также есть кое-какая мелочь. Вот тебе три шиллинга и шесть пенсов. Мы не
XII
Я встречаю старого товарища
Мистер Гапкинс запер за мною дверь дома и предоставил мне идти, куда я хочу. Никогда в жизни не чувствовал я себя в таком странном положении.
Что за человек был этот Гапкинс? Он, конечно, не шутил, иначе он не показал бы мне своей квартиры, не дал бы мне денег, не стал бы откровенничать со мной.
Он будет кормить, одевать меня, давать мне деньги на удовольствия, и все за что? За то, чтобы я продолжал заниматься тем, чем занимаюсь уже два месяца, и гораздо спокойнее; в случае неудачи он обещал выручить меня. Условия, конечно, со всех сторон выгодные для меня. Я буду жить у него, пока мне будет хорошо, а чуть замечу, что он относится ко мне дурно, я брошу его и убегу.
Что за удивительный дурак этот мистер Гапкинс! Я чуть громко не расхохотался на улице, думая о глупой нерасчетливости моего нового хозяина.
Однако куда же мне идти? Он сказал: в театр. Отлично, пойду в Шордичский театр, где я так часто бывал с моими милыми товарищами, и возьму себе место в ложе. Мне теперь скупиться нечего! Я купил пару сосисок, пять апельсинов, выпил кружку пива и направился к театру.
У входа уже толпился народ. Я узнал, что в этот день шла новая пьеса, был бенефис любимого актера, и оттого собралось так много зрителей. Я попал в самую середину толпы, меня тискали и толкали со всех сторон. Один мальчик работал локтями так усердно, что совсем придавил мой карман с сосисками. Я слегка толкнул его и попросил не давить мои сосиски.
– Важная штука твои сосиски! – отвечал он. – Чего ты не ел их дома?
Он стоял впереди меня и, говоря эти слова, не повернул ко мне головы, но я тотчас узнал его по голосу.
– Рипстон, неужели это ты? – вскричал я.
– Смитфилд! Вот так встреча! – закричал мой старый товарищ.
Не обращая внимания на неудовольствие соседей, он повернулся ко мне и протянул мне руку. Это движение оттеснило нас от дверей театра. Нас затискали и затолкали так, что мы постарались скорей выбраться из толпы.
При свете большой лампы, висевшей у подъезда, мы смотрели друг на друга.
– Вот чудесная встреча! – вскричал Рипстон. От восторга он чуть не задушил меня в своих объятиях. – Я-то думал, что ты уж давным-давно умер, а вместо того ты вырос на полголовы, да каким франтом стал! Тебе, должно быть, сильно повезло с тех пор, как мы вместе жили под Арками, а?
Я далеко не был франтом, но одежда моя была прилична. Конечно, она могла показаться роскошною в сравнении с тою, которую я носил, когда заболел горячкою. Но Рипстона уж, разумеется, никто не назвал бы франтом. Его куртка и штаны были из одинаковой материи и страшно перепачканы. Лицо его также далеко не отличалось чистотой. Но особенно удивляли меня его руки. Они были грязны, как всегда, и, кроме того, покрыты мозолями, каких я никогда прежде не видел на них. Когда эти мозолистые руки обвились вокруг воротника моей щеголеватой черной курточки, я почувствовал какое-то странное волнение.