Малеска — индейская жена белого охотника
Шрифт:
Малеска могла только сообщить, что в сумерках в лагерь принесли тело мёртвого индейца и что его, как считается, убили белые из посёлка. Она сказала, что вождь немедленно созвал совет, чтобы обсудить, как лучше отомстить за смерть их брата.
Данфорт боялся, что дикари поступят именно так, и он пришёл в лагерь для того, чтобы смягчить их гнев. Он женился на дочери их вождя, поэтому он был очень важным человеком в племени. Но он чувствовал, что сейчас, когда белые убили одного из членов племени, его усилия могут оказаться напрасными, и дикари не откажутся от задуманной мести. Чувствуя, что он должен присутствовать на совете, он покинул вигвам и проворно зашагал к берегу озера. Он вышел из густого леса неподалёку от того места, где собрались индейцы. Они закончили свой танец, и по гортанному говору Данфорт понял, что они задумали убить нескольких человек, а затем напасть на посёлок. Костёр совета ещё поднимался высоко в небо, окрашивая в красный свет воду и деревья, а каменистый мыс, казалось, был покрыт изумрудными камнями. Вокруг костра отчётливо выделялись раскрашенные фигуры дикарей, у каждого из которых было оружие. Свет ложился на сверкающий вампум и оперённый гребень того, кто обращался к ним с большей настойчивостью, чем обычный индейский воин.
Данфорт находился слишком далеко, чтобы расслышать его речь. Он с чувством полной безопасности вышел из густой тени и приблизился к костру совета. Когда на него упал свет, индейцы вскочили на ноги, и воздух разорвал такой дикий вопль, как будто кто-то потревожил стаю чертей в разгаре их оргии. Снова и снова повторялся свирепый крик, и лес отзывался на него диким эхом. Из-за этой странной суматохи молодой охотник растерялся, и тут дикари схватили его и поволокли к вождю, а все вокруг в ярости требовали быстрой и ужасной мести за убийство их брата. Охотник мгновенно всё понял. Это его смерть они обсуждали. Это его они считали убийцей. Он возражал и утверждал, что он не виновен в гибели краснокожего. Но тщетно. Один из членов племени видел его в горах незадолго до того, как было найдено тело индейца. Почти в отчаянии охотник обратился к вождю.
– Разве я не твой сын? Не отец молодого вождя? Не член вашего племени? – спросил он с вызовом.
Мрачное лицо вождя не изменилось, когда он ответил на своём родном языке:
– Краснокожий пригрел в своём вигваме гремучую змею… Воины прикончат его!
И он со свирепой ухмылкой указал на кучу смолистых дров, которые дикари натаскали к костру совета.
Данфорт огляделся и приготовился к смерти. Смуглые лица сияли от демонической жажды крови в свете дрожавшего пламени; его великолепные краски смешивались и взлетали вверх, как живая радуга, и тысячи зловещих языков пламени, шипя, как гадюки, следящие за добычей, лизали сосновые сучья погребального костра. Это было ужасное зрелище, и храбрый охотник пал духом. Индейцы с диким улюлюканьем схватили свою жертву и собирались раздеть её перед жертвоприношением. В своей слепой ярости они отцепились от охотника и были слишком заняты сдиранием с него одежды, чтобы заметить, что его руки и ноги свободны. Но он был не столь беззаботен. Собрав все силы, он ударил ближайшего дикаря в грудь, и тот повалился на своих соплеменников. Воспользовавшись преимуществом, охотник сорвал шапку и, как выпущенный из клетки тигр, прыгнул в озеро. Раздался выстрел, и множество тёмных голов ринулись в воду.
К счастью, облако скрыло луну, и беглец оставался под водой, пока не добрался до теней на заросшем берегу, где он на один миг всплыл и метнул шапку на середину озера. Уловка подействовала, поскольку тут же из-за облака вышла луна, и дикари с криками пустились в погоню за шапкой. Прежде чем они поняли свою ошибку, Данфорт по дружескому берегу ушёл далеко вперёд. Он был уже в лесу, когда жадно преследовавшие его индейцы доплыли до тенистого берега.
Беглец на мгновение остановился у кромки леса, поскольку не решался, куда повернуть.
– Понял! Они ни за что не додумаются искать меня там, – вскричал он, бросившись через лес к Страке. До него донеслось улюлюканье преследователей, которые выбрались на сушу. Он скакал и скакал с быстротой загнанного оленя – по камням, через болота и кустарник. Он мчался вперёд, пока не увидел свой вигвам. Звук погони затих, и он надеялся, что дикари взяли след, который увёл их в сторону посёлка.
Он вошёл в хижину, запыхавшийся. Мальчик спал, но его мать услышала, как вернулся её муж.
– Малеска, – сказал он с колотившимся сердцем. – Малеска, мы должны расстаться. Твоё племя жаждет моей смерти, воины идут по моему следу! Ты слышишь крики? – добавил он.
Из леса донеслось дикое улюлюканье, и охотник, оттеснив Малеску, схватил боевую дубинку и приготовился к нападению.
Малеска подбежала к двери и с видом испуганной лани выглянула наружу. Вернувшись к мехам, она положила спящего ребёнка на голую землю; жестами она показала мужу лечь вниз и завалила шкурами его тело; затем она взяла ребёнка на руки, улеглась на куче и накрылась медвежьей шкурой, притворившись, что спит. Она едва устроилась, когда в вигвам вошли три дикаря. Тот, что держал горящий факел, начал поиски беглеца. Пока другие рыскали среди скудной обстановки, он приблизился к дрожащей индианке, ощупал меха и сдвинул медвежью шкуру, но всё, что он нашёл, – это Малеска с заспанным милым лицом и прекрасный младенец, лежащий у неё на груди. Дикарь, как будто укрощённый красотой девушки, осторожно укрыл её шкурой, что-то сказал своим спутникам, и они вышли из хижины, больше не тревожа её обитательницу.
Малеска притворялась спящей, пока не услышала, что индейцы снова ушли в лес. Затем она поднялась и сдвинула шкуры со своего мужа, который чуть не задохнулся под ними. Когда он встал на ноги, она дала ему в руки дубинку, взяла младенца и направилась к выходу из хижины. По её действиям Данфорт понял, что она хочет бросить своё племя и бежать с ним. Он никогда не думал о том, чтобы представить её белым в качестве своей жены, и сейчас, когда обстоятельства вынуждали его или расстаться с ней навеки, или забрать её к своему народу, он почувствовал сильнейшие угрызения совести. В нём боролись любовь и гордость. Ему представилась картина бесчестия – то презрение, с которым его родители и сёстры встретят его индейскую жену и ребёнка-полукровку, и у него не хватало мужества на то, чтобы из-за подобного брака пасть на самое дно. Эти противоречивые мысли промелькнули в его голове за одно мгновение, и когда индианка остановилась у двери, тревожно вглядываясь в его лицо и призывая следовать за ней, он резко сказал:
– Малеска, я пойду один; ты с мальчиком останешься со своим народом.
От этих слов несчастная индианка поникла духом. Она съёжилась и посмотрела на него с видом такого унижения и такого упрёка, что сердце охотника дрогнуло. Медленно, как будто её душа лишилась всех сил, она, волоча ноги, подошла к мужу, рухнула на колени и подняла ребёнка вверх.
– Грудь Малески иссохнет, и ребёнка некому будет кормить, – сказала она.
Это прекрасное дитя… эта молодая мать, униженно стоящая на коленях… эти большие тёмные глаза, померкшие от волнения, и этот голос, полный нежной мольбы… сердце мужа не могло вынести всего этого. Его грудь вздулась, из его глаз потекли слёзы, и, подняв индианку с ребёнком, он снова и снова целовал их.
– Малеска, – сказал он, прижимая её к груди, – Малеска, сейчас я должен идти, но когда пройдёт семь солнц, я вернусь; а если племя ещё будет желать моей смерти, возьми ребёнка и ступай в посёлок. Я буду ждать тебя там.
Индианка склонила голову в знак покорности.
– Белый человек – хороший. Малеска придёт, – сказала она.
Ещё одно объятие, и несчастная индейская жена осталась наедине с ребёнком.
Несчастная Марта Феллоус встала рано и нетерпеливо ожидала прихода своего возлюбленного, но прошло утро, приближался полуденный час, а Джонса всё не было. В душе девицы была тяжесть, и когда её отец пришёл обедать, её глаза были красны от слёз, а её прекрасное лицо потемнело от раздражения и печали. Она страстно желала спросить отца о Джонсе, но набралась смелости только тогда, когда он уже дважды наполнил пудингом и молоком свою коричневую глиняную чашку.
– Ты сегодня видел Артура Джонса? – спросила она наконец тихим, робким голосом.
Ответ, который она получила, был достаточным наказанием за вчерашнее глупое кокетство. Джонс ушёл из посёлка – ушёл, полный злости, не объяснившись, даже не попрощавшись. Это было действительно тяжело. Сердце маленькой кокетки заболело. Отец рассказал ей о приключении Данфорта среди индейцев и о том, что тот ушёл с Артуром Джонсом в ближайший посёлок в поисках помощи. Старик мрачно добавил, что прежде чем два храбреца вернутся с подкреплением, дикари, несомненно, спалят все дома и перережут всех жителей. На самом деле, такие страхи испытывали все его соседи. Тем не менее, их опасения были преждевременны. Часть индейского племени ушла в холмы на охоту и не ведала о роковом выстреле Джонса, который вызвал среди их собратьев такую враждебность; а те, что оставались, рассеялись в бесплодной погоне за Данфортом.