Мало ли что говорят...
Шрифт:
Поэтому и помнит она только о своей физике. О том, что была там, куда её бабушка Полина, будучи совсем ещё маленькой девочкой, шла на пароходе. О том, где никогда не был её ныне покойный дед Андрей. О бесчисленных белках. Об эстетике красного кирпича. О легендарности этого места. О пачке «Мальборо» за четыре пятьдесят, «identity please!». О том неуловимом, что было у неё в голове – уже не вспомнить откуда. О том, что кампус, насквозь пропитавшийся запахом китайской пищи и ватных гамбургеров, для неё, Сони, пах пирогом с мясом и грибами, а витые косы плюща на красном кирпиче были верхом изысканности. О том, что нет Америки и России, Соединённых Штатов и Российской
Соня – верит.
P.S.
«Я всё ещё кусаю мир, смотрю в мир, нюхаю его и наслаждаюсь им. Если мне удаётся отключить тупую машину для добывания пятаков. И вот тогда Мир одаривает меня неограниченным кредитом. Не верите в Бога? Не верите в Любовь? Ну, поверьте хотя бы в Гарвард. И он с вами обязательно приключится. Я, например, знаю, что дед знает. Знает, что я была в Гарварде. Знает, что я люблю гармонию букв больше, чем гармонию цифр. И это совершенно не важно. Потому что ключевое слово – гармония. А она – не в буквах и не в цифрах. Не в Америке и не в России. Она – в Мире. В Мире, воспринимаемом мною прямо».
P.P.S.
«Если бы моему деду надо было убить медведя – он бы его убил. Он не делал бы ему больно. И публика его совершенно не интересовала. Ну, разве что только одна маленькая бестолковая девочка с хорошей памятью. Не знаю, хотел ли он, чтобы ей было весело или грустно, но он точно не был пуританином. И он научил её выговаривать букву «р». Повторяйте: «Р-р-р-р-резерфор-р-р-рд!», «Гарр-р-р-р-вар-р-р-рд!», «Моя тер-р-р-ритор-р-р-рия – твоя тер-р-р-ритор-р-рия!»
Если вы, конечно, в состоянии нарушать алгоритмы».
Эпилог
К New England Aquarium, Boston, по выходным всегда струится длинная очередь. Она движется быстро и дружелюбно. Дети – бегающие, прыгающие, ползающие, сидячие и даже висячие на мамах и папах – почему-то не капризничают вовсе. Никого не смущают чужие отпрыски, сидящие на асфальте, и подросшие карапузы лет пяти, пьющие из большой пластиковой кружки с соской. Тут нет сердобольных бабулек-пугал, заявляющих малышу: «Ай-яй-яй! Сейчас я тебя заберу!» – и приторно вопрошающих: «Ты кого больше любишь – маму или папу, дедушку или собачку, президента или мороженое?» «Бабульки» и «дедульки» – энергичны и жизнерадостны. Не молодящиеся, а молодые, несмотря на морщины. Не фальшиво искренние, но честно вежливые. Сонины же ровесники возрастной категории «взрослые» увлечены друг другом, картами-схемами, но никак не бурчанием: «Лучше бы я дома телевизор смотрел!»
Получив билеты у проворливого кассира, все так же бесконфликтно перетекают внутрь. Никто никого не толкает. Все мирно и мерно поднимаются по дороге-спирали, опоясывающей огромный стеклянный цилиндр, наполненный водой. В воде – тысячи рыб. Иногда мимо проплывает по своим служебным обязанностям аквалангист, что немедленно привлекает внимание детей. Их пропускают поближе безо всякой толкотни. А на маленьких детей приплывают поглазеть маленькие рыбки. И большие рыбы так же спокойно пропускают их поближе.
Частенько попадаются посетители в инвалидных колясках. Никто не смотрит на них сочувствующим взором и не глазеет, как на диковинных животных. Никто не выделяет из толпы. Но чудесным и незаметным образом им достаются лучшие места для обзора, и в самом многолюдном заторе образовывается коридор для проезда.
Кто-то заходит в залы, к прочим экспонатам. Кто-то идёт в кинозал или сувенирную лавку. Кто-то выходит на «задний двор» – у пирсов. Но основной людской поток сосредоточен именно здесь – у огромного цилиндра со многими тысячами тонн воды. И сами люди кажутся не кем иным, как обитателями огромного Аквариума. Со своими днями и ночами. Свадьбами и разводами. Статуей Свободы и собором Василия Блаженного. Полицейскими и милиционерами. Брюнетами и блондинками. Работой и отдыхом. Иммиграцией и эмиграцией. Детством и старостью. Рождением и смертью…
И даже – индейцем и славянкой.
Соня полюбила приходить сюда по выходным и долго бродить среди многолюдной толпы. Нигде человек не чувствует себя так одиноко, как среди людей. Её одиночество здесь становилось доброжелательным, наблюдательным, забавным и печальным одновременно.
И Джош любил приходить сюда, чтобы побыть одному.
Соня присела на край пустой скамейки – на удивление. Обычно тут толпился народ. Но сегодня дул холодный ветер.
Кто-то присел на другой край. Закинул руки за голову и с явным удовольствием привычно вытянул длинные ноги.
Они посмотрели друг на друга, расхохотались и сели рядом.
Он обнял её за плечи.
Возможно, со стороны они и были похожи на влюблённую парочку. Или на брата с сестрой. Но дул холодный ветер, а они – просто были вместе. И порознь. Это был тот редкий момент вселенского единения и вселенского же одиночества. Бесконечного блаженства и вечного непокоя. Божественного откровения и дьявольского искушения. В этом было всё. И не было ничего. Они просто сидели на скамейке и смотрели на тёмную воду залива, случайно встретившись на пирсе позади Бостонского аквариума…
P.S.
Ты не в обиде, что я сходила в New England Aquarium, Boston?
Нет, конечно…
И встретилась там с мужчиной…
Дрянь какая!
Он был хорош собой!
Настоящий индеец?
Как ты узнал?!
Ты – моя жена!
Он действительно – настоящий индеец!
А я тогда кто?
Я тебя люблю…
:-)…
Мне здесь неуютно… У меня нет ощущения места… А статуя Свободы совсем не такая большая…
Не такая большая, как что?..
Как наша любовь…
Наша любовь – самая выдающаяся достопримечательность…
На все времена?..
Вне времён и мест…
Я хочу домой.
Хочешь, я прилечу?
Нет. В смысле, хочу. Но я хочу ДОМОЙ, как тогда, помнишь?
Увольняйся отовсюду!
Правда?
Вне сомнений!
И что я буду делать?
Где?
В этой вселенной…
Что захочешь – то и будешь. Ты – и есть вселенная!