Малое собрание сочинений
Шрифт:
– Гарпишка, ходим подывымось – якись-то красни до нас прийшлы!..
До вечера искали ребята участкового председателя, ели на квартире душистые дыни, а землю порешили смотреть завтра. Хозяйка постелила им в сенцах. Григорий уснул сразу, а Петька долго ворочался, ловил под овчинной шубой блох, думал: какую землю отведет шельмоватый председатель?
В полночь хозяин стукнул щеколдой, глянул с крыльца на звездное небо и направился в конюшню замесить лошадям. Заскрипел колодезный журавль, в степи призывно-протяжно заржал жеребенок. Со двора глухо
Григорий во сне скрипнул зубами, поворачиваясь на другой бок, произнес печально и внятно:
– Смерть – это, братец, не фунт изюму!..
В сенцы, стуча сапогами, вошел председатель.
– Хлопцы, а хлопцы, чуете?
– Ну?
– Чума його знае… Зараз приихав с Вежинского хутора наш участковец, так каже, що той хутор Махно забрав. Це треба вам, хлопцы, тикаты!..
Петька буркнул спросонок:
– Ну, а земля как же? Отмерь завтра участок, тогда уж пойдем, а то что ж задарма ноги бить!
Снится зарею Петьке, что он в райкоме на собрании, а по крыше кто-то тяжело ступает, и жесть, вгибаясь, ухает: гу-у-ух!.. ба-а-ах!..
Проснулся – смекнул: орудийный бой. Тревожно сжалось сердце. Наспех собрались, прихватили деревянную сажень и, отмахиваясь от взбеленившихся собак, вышли за участок.
– Сколько до Вежинского верст? – спросил Григорий.
Вышагивал он молча, задумчиво обрывал лепестки на пунцовой головке придорожного татарника.
– Верстов, мабуть, тридцать.
– Успе-е-ем!
Минуя бахчи, поднялись на пригорок. Петька уронил подсумок с патронами, обернулся поднять – и ахнул: с той стороны участка стройными колоннами спускались всадники. У переднего, ветром подхваченное, как подшибленное крыло птицы, трепыхалось черное знамя.
– Ах, мать твою!..
– Бог любил! – подсказал Григорий, а у самого прыгали губы и серым налетом покрылось лицо.
Председатель уронил сажень, сам не зная для чего полез в карман за кисетом. Петька стремительно скатился в балку, Григорий за ним.
Странно путаются непослушные ноги, бег черепаший, а сердце колется на части, и зноем наливается рот. На дне водой промытой балки сыро. Пахнет илом, вязнут ноги. Петька на бегу смахнул сапоги и половчее перехватил винтовку; у Григория зеленью покрылось лицо; губы свело, дыханье рвется с хрипом. Упал и далеко отшвырнул винтовку.
– Бросай, Петя, поймают – убьют!.. – Петьку передернуло.
– Ты с ума сошел?! Возьми скорее, сволочь! – Григорий вяло потянул винтовку за ремень. Минуту сверлили друг друга тяжелыми, чужими глазами.
Снова бежали. У конца балки Григорий запрокинулся на спину. Скрипнул Петька зубами, схватил под мышки сухопарое тело товарища и потащил волоком. Балка разветвилась, отножина с лошадиными костями и седой полынью уперлась прямо в пахоту. Около арбы дядько запрягает в плуг лошадей.
– Лошадей до станицы!.. Махновцы догоняют!
Схватился Петька за хомут, дядько – за Петьку.
– Не дам!.. Кобыла сжеребена, куда на ней йихаты?!
Крепкий дядько
Впитал в себя страшные колючие глаза, рыжую щетину на щеках, мелкую дрожь около рта и рванул винтовку. Звонко лязгнул затвором.
– Уйди!
Нагнулся дядько за топором, что лежал около арбы, а Петька, чувствуя липкую тошноту в горле, стукнул по крутому затылку прикладом. Ноги в морщеных сапогах, как паучьи лапки, судорожно задвигались…
Григорий обрубил постромки и вскочил на кобылу. Под Петькой заплясал серый в яблоках тавричанский мерин. Поскакали пахотой на дорогу. Дружно заговорили копыта. Глянул Петька назад, а над балкой ветер пыльцу схватывает. Рассыпалась погоня – идет во весь дух.
Верст пять смахнули, те все ближе. Видно, как передняя лошадь с задранной головой бросками кидает назад сажени, а у всадника вьется черная лохматая бурка.
Кобыла под Григорием заметно сдавала ход, хрипела и коротко, отрывисто ржала.
– Жеребиться кобыла будет… Пропал я, Петя! – крикнул сквозь режущий ветер Григорий.
На повороте около кургана соскочил он на ходу, лошадь упала. Петька сгоряча проскакал несколько саженей, но опомнился и круто повернул назад.
– Что же ты?! – плачущим голосом крикнул Григорий, но Петька уверенно и ловко загнал обойму, прыгнул с лошади, приложился с колена, выстрелил в черную надвигающуюся бурку и, выбрасывая гильзу, улыбнулся.
– Смерть – это, брат, не фунт изюму! – Выстрелил еще раз. На дыбы встала лошадь, черная бурка сползла на землю, застрял сапог в стремени, и лошадь бездорожно помчалась в клубах пыли.
Проводил ее Петька невидящим взглядом и, широко расставив ноги, сел на дорогу. Григорий, растирая в потных ладонях душистую головку чабреца, дико улыбнулся.
Петька проговорил серьезно и тихо:
– Ну, теперь шабаш, – и лег на землю вниз лицом.
Во дворе исполкома сотрудники зарывали зашитые в мешки бумаги. Председатель Яков Четвертый на крыльце чинил заржавленный убогий пулемет. С утра ждали милиционеров, уехавших на разведку. В полдень Яков подозвал бежавшего мимо комсомольца Антошку Грачева, улыбнулся глазами, сказал:
– Возьми в конюшне лошадь, какая на вид справней, и скачи на Крутенький участок. Может, повстречаешь нашу разведку – передашь, чтобы вертались в станицу. Винтовка у тебя есть?
Антошка мелькнул босыми пятками, крикнул на бегу:
– Винтовка есть, и двадцать штук патрон!
– Ну, жарь, да поживее!
Через пять минут со двора исполкома вихрем вырвался Антошка, сверкнул на председателя серыми мышастыми глазенками и заклубился пылью.
С крыльца исполкома видно Якову равномерно покачивающуюся лошадиную шею и непокрытую курчавую голову Антошки. Постоял на порожках, вошел в коридор, изветвленный седой паутиной. Сотрудники и ячейка в сборе. Окинул всех усталыми глазами, сказал: