Малоизвестный Довлатов. Сборник
Шрифт:
В начале восьмидесятых многие из нас, употребляя заветный оборот Чичикова, стали утверждаться «твердой стопой на твердом основании». Тексты Довлатова появились не только на русском, но и на английском языке. И не по мановению волшебной палочки, а во многом благодаря рассчитанным усилиям самого автора. Я тоже подписала договор на книгу «Барышников в России», начала печататься в американских журналах. Постепенно те, кто упорно продолжал заниматься своим делом, увидели и результаты трудов. Довлатов никогда не только не завидовал успехам коллег, а, напротив, как-то даже гордился ими и подчеркивал это. Его надписи восьмидесятых годов стали
«Нина, «Наши» — это не только семья, наши — это все милые и симпатичные люди, начиная с тебя» (на книге «Наши»).
Или:
«Эту книгу старый ферт Дарит Нине Аловерт…(на втором издании «Соло на ундервуде»).
«Заповедник» надписан моей матери, литературоведу Елене Александровне Тудоровской. Ее Довлатов очень уважал, постоянно говорил мне; «Надо приехать к тебе в гости, когда тебя нет дома. Поговорить с мамой о литературе и прошлом. Не то умрет старуха, а я не успею все спросить».
Мама умерла в 1986 году. Довлатов ее со мной хоронил.
Теперь у них обоих свободное время — вечность. И гуляют где-нибудь на Елисейских полях, не торопясь разговаривают о литературе…
«Иностранку» Довлатов писал и публиковал частями в газете «Панорама» (Сан-Франциско), затем издал отдельной книгой. Долго не хотел мне дарить, все канючил: «Зачем тебе? Не читай, книга плохая…» Подарил, наконец, с вежливой надписью:
«Милой Нине Аловерт с наилучшими пожеланиями».
А внутрь вложил записку: «Книга — говно, следующая будет лучше».
И вот, следующая надпись — на сборнике рассказов «Представление». Она мне особенно дорога:
«Нине Аловерт, вернувшейся на родину без потерь».
К этому времени началась «перестройка», и я в 1987 году съездила в Россию. Этот год, начиная с которого у «новых американцев» возобновились контакты с отечеством, положил как бы рубеж «второй», прожитой уже в Америке, жизни. Начался третий этап…
В далеком 1979 году, когда я впервые снимала Довлатова на квартире Ретивовой, Сергей (как он мне сам рассказывал позднее) обратился к своей — и нашей общей — знакомой: «А это еще кто?» — «Не обращай внимания, — сказала моя ближайшая подруга, — это такая нищая, бедная, ну, пусть себе снимает…» Довлатов сначала так и относился: «Ну, пусть себе…»
Но, кажется, именно мое упорное желание заниматься своим не приносящим доходов делом в конце концов вызвало его уважение. Что-то в этом роде. Как говорил кто-то из эмигрантов: «Если надо объяснять, то не надо объяснять». Может быть, самое трудное и самое важное в нашей уже долгой американской жизни было сохранить себя. Мне приятно, что Сергей Довлатов понял и признал это мое стремление.
К этому же — 1987-му — году относятся мои последние фотографии Довлатова. Больше я его не снимала.
Из сделанных мной портретов Сергей выделил тот, где он изображен во время выступления с микрофоном в руке (фотография несколько раз воспроизводилась в печати и воспроизводится в настоящем издании). Этот снимок он вложил в оставшийся после него конверт с надписью: «Эти фотографии могут быть воспроизведены на обложках моих произведений, если таковые воспоследуют». А мне по-прежнему нравятся первые мои его снимки 1979 года…
Когда я видела Сережу последний раз, я только что опять прилетела из России. Я говорила ему, что его любят в Питере, что едва ли не в каждом доме, где я бывала, его цитируют наизусть.
«Я знаю, что я популярен, — сказал Довлатов. — Поздно».
Поздно — потому что все это нужно ему было тогда, в той далекой молодости, когда
Что же оставалось теперь?
Выходит путник налегке, Открылись скорбные ворота, Где всех нас ожидает кто-то С копьем и лилией в руке.Это у меня сложилось 24 августа 1990 года.
Нью-Йорк,
Сентябрь 1994 г.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Настоящий том составлен из произведении, не вошедших в самое представительное на сегодняшний день издание сочинений писателя: Сергей Довлатов. Собрание прозы в трех томах. СПб., Лимбус-пресс, 1993 (второе, испр. изд. — 1995).
В завещании прозаика специально оговорен запрет на публикацию каких бы то ни было его текстов, созданных им в СССР до эмиграции в 1978 г., а составителю настоящего издания автор писал 2 декабря 1988 г.: «Повсюду валяются мои давние рукописи, устаревшие, не стоящие внимания и пр. Самое дикое, если что-то из этого хлама просочится в печать, это много хуже всяческого непризнания». Так что «академическое» издание «Полного собрания сочинений» Сергея Довлатова — дело отдаленного будущего, если это отдаленное будущее такую потребность ощутит. Тем не менее интерес современников к сочинениям прозаика в последние годы стабильно высок, и мы включили в «Малоизвестного Довлатова» разделы — «Две сентиментальные истории» и «Из ранней прозы», — составленные из произведений, возникших в бытность писателя на родине. Но и здесь не уклонились от прямых указаний автора «…допускать к печати либо что-то из моих книжек, либо то, что получено от меня лично, выправлено и подготовлено мной самим» (цитированное письмо). Все включенные в эти два раздела ранние произведения Довлатова заново переписаны или отредактированы им и опубликованы в русской зарубежной периодике, нам практически недоступной (так, полный комплект газеты «Новый американец», главным редактором которой был он сам, сохранился, кажется, только в его домашнем архиве; другие тексты во многих случаях можно обнаружить лишь в архиве нью-йоркского издательства «Серебряный век»). В художественном отношении некоторые из ранних вещей Довлатова, например, рассказ «Дорога в новую квартиру», не уступают произведениям эмигрантского периода. Их отнесение к «ранней прозе», как правило, означает лишь, что избранные в данном случае прозаиком коллизии были им уже использованы до 1978 г.
Известную трудность представляет собой также публикация эпистолярного наследия Довлатова. В его письмах душевная открытость, доверительность признаний сочетаются с беспощадным остроумием — часто по отношению к близким ему самому и достойным людям. В тех случаях, когда несдержанная яркость характеристик слишком задевает людей довлатовского круга, мы сделали в письмах небольшие купюры или заменили имена и фамилии инициалами — с согласия наследников и адресатов.
В настоящем издании тексты печатаются по следующим источникам:
Марш одиноких. — Holyoke, Massachusetts, New England Publishing Co, 1983.
Ослик должен быть худым. — Новый американец, Нью-Йорк, 1980, №№ 30–33.
Иная жизнь(первоначальное название «Отражение в самоваре»). — ж. Семь дней, Нью-Йорк, 1984, №№ 41–42.
Солдаты на Невском. — Новый американец, Нью-Йорк, 1980, № 44, литературное приложение № 3.