Малоизвестный Довлатов. Сборник
Шрифт:
— Взгляните налево, — сказал Дебоширин.
Красноперов рассеянно огляделся.
Рядом, почти напротив, буквально в десяти шагах… (И как это сразу он мог не заметить!..) Над скатертью и над хрустальным блеском… Над шорохом танцующих, над их дыханием, над последним, высоким, мучительным звуком рояля… Даже выше мечты и надежды — увидал Красноперов артистку Лорен!
Поблекли феи на сводах зала. Потускнели алебастровые кущи. Все посетители неожиданно оказались статистами. Китайские фаянсовые вазы по углам держались скромнее
«Что есть жизнь? — подумал Красноперов. — Что есть жизнь без любви?! Что стоят все мои обиды? Все былые муки и нечаянные радости? Все горькие прозрения, улыбки женщин, мятые трамвайные билеты? Все ливни и снега, которые тащил я на плечах? Вся эта жизнь — ничто! Есть лишь тропинка, вьющаяся между запыленных кустов и хижин. Есть лишь тропинка, устремленная в гору. А там, в конце пути, не монумент, не знамя и не орден. Там — мраморные плечи, диковатые глаза, невыносимый рот Софи…»
— Кто я такой? — вскричал филолог. — Захламленный пустырь? Обломок граммофонного диска? Ржавый велосипедный насос с помойки? Бутылочка из-под микстуры? Окаменевший башмак, который зиму пролежал во рву? Березовый лист, прилипший к ягодице инвалида? Инвентарный жетон на спинке кресла в партере Мариинского театра? Бывший в употреблении пластырь?.. Я — безработный крысовед. А кто она? Богиня!
Красноперов поднялся, едва не опрокинув фужеры. Вышел из-за стола, оставляя позади тревожный шепот Дебоширина. И далее — огромными шагами пересек безмолвный зал.
Софи держала косточку в руке. Жан Маре что-то, наклонившись, говорил ей. Бельмондо задумался, опустив палец в суп. Кардинале стригла ногти. Анук Эме катала хлебный шарик. Ив Монтан кормил под столом ангорского кота.
Софи подняла глаза. И в этих двух заброшенных колодцах увидел наш филолог многое. Далекие огни матриархата! Стыдливый зов! Покорное могущество! Короче говоря, все то, что преображает самого последнего лентяя и неряху. Ожиревшего смолоду чиновника. Жалкого лакея и медбрата собственной нездоровой печени. Чемпиона кроссвордов. Коллекционера изношенных шлепанцев. Сидячего витязя, порожденного телевизионным рабством. Делает его — воином, охотником, мужчиной!
Все посмотрели на Красноперова.
— Агм… чха… бп… тсс, — простонал Красноперов, — ртха… сть… удств… лямб… нг…
— Красив, злодей, — шепнула Софи Лорен.
— Не робей, старик, — произнес Маре, — зови меня Жаном, усаживайся и глуши шампозу.
— Я хочу пойти с этим человеком на травку, — заявила Кардинале.
Красноперов присел с горящим лицом. Глаза Софи, два миномета, держали его на прицеле.
Красноперов знал, что его не любят женщины. Он к этому привык. Когда-то, еще в школьные годы, он жил на даче с братом Левушкой. Родители сняли им комнату в запущенном поселке. Поселок лежал около безымянной горы, на вершине которой темнели руины старинного замка. Центр поселка был ознаменован новым трехэтажным зданием универмага. Живописные, бесформенные развалины и пена сирени над косыми заборами
Братья часто ходили в семью Мешкевицер, где три загорелые насмешливые дочки явно радовались их приходу. Дочки звали пить чай, купаться, играть в настольный теннис. До заката стучал по фанерному листу маленький, гулкий, неуловимый шарик.
Левушка нравился дочкам. Он становился в красивые позы. Много курил и разгуливал по берегу в синтетических трусиках. А Красноперова девицы почти не замечали. Потому что Лева был на три года старше.
Если начиналась гроза, дождь стучал по фанере, они бросали ракетки и мчались к веранде. Там они причесывали мокрые волосы. Играли в домино. И Красноперова опять не замечали дочки. Хотя играл он лучше всех. Ему везло. И он умел курить не хуже Левы. Более того — догадывался, что побеждает в жизни не самый ловкий, умный, храбрый. Скорее — наоборот. Кто выиграл, тот и ловок. Кто победил, тот и храбр…
Брат начал исчезать, возвращался поздно. А Красноперов тосковал и ездил по шоссе на велосипеде. А затем, примерно на год, возненавидел брата. Чего брат Лева даже не заметил…
Красноперов встал, поднял чужой фужер и глухо заговорил.
КРАСНОПЕРОВ:
От всех невзгод мне остается имя, От раны — вздох. И угли — от костра. Софи Лорен! Позволь мне до утра Бродить с дождем под окнами твоими. А на заре, прелестная Софи…ЛОРЕН (перебивая Красноперова):
Не искушай! Не мучай! Не зови!Красноперов усаживается с нею рядом. Софи прыгает ему на колени.
КАРДИНАЛЕ (в отчаянии):
Я хочу пойти на травку!КРАСНОПЕРОВ (демонстративно поворачиваясь к ней спиной):
Прочитай сначала Кафку!Кардинале непритворно рыдает. Заметим, что искренние слезы не украшают актрису.
ЛОРЕН (с глубоким волнением):
Боюсь, я для тебя стара!КАРДИНАЛЕ И АНУК ЭМЕ (хором, вполголоса):
Давно в утиль тебе пора!КРАСНОПЕРОВ (невозмутимо):
Ты обольстительна, Софи!