Мальтийский крест
Шрифт:
Майя подумала, что Шульгин был прав. Кое от чего Татьяна излечилась, но зато в ней стала доминировать прежняя личность, вялая, мещанистая, не склонная к переменам и авантюрам. Так, скорее всего, оно и есть, если собственными силами подруга к тридцати годам не добилась в жизни абсолютно ничего, а её феерический взлёт к вершинам случился именно в ненормальном состоянии.
Вот сейчас можно произвести небольшой тест, а также наставить Татьяну на путь истинный. Если удастся.
— Слушай, мадемуазель Любченко, или мадам Тарханова, как тебе удобнее. Если боишься — так чего проще? Садись в аэроплан, и через
Татьяна удивлённо села. И Майя намётанным взглядом уловила, как у неё вдруг заметно дёрнулась щека. Причём совпал этот мимический штрих с упоминанием Высочайшего имени. Она ведь сказала просто так, для убедительности, мол, кавалерственная дама, причисленная к свите, может рассчитывать на должную степень физической и правовой защиты. Не более того. Или ошиблась, и реакция относилась именно к Тарханову? Да нет, не похоже… Неужели? У Майи мгновенно сработала эйдетическая [15] память изощрённых в дворцовых интригах десяти поколений предков.
15
Генная память, иногда имеющая выход из подсознания в сознание (см. И. Ефремов. «Лезвие бритвы»).
Впрочем, сейчас не время отвлекаться на эту саму по себе очень любопытную тему. Отложим в дальний ящичек памяти.
— Чего ты вдруг? Я ничего такого не говорила, — очень убедительно спросила Татьяна, мгновенно взяв себя в руки.
— Как не говорила? Именно, что сказала. Ты очень испугалась — минного поля, заколдованного замка и покойников из бокового времени. Что не хочешь ни за что отвечать. А за что нам с тобой отвечать? Окстись, подружка. Ты или перепарилась, или — недопила. Причём учти…
Майя села на мраморную скамью, скрестив ноги и руки, наставив на Татьяну пристальный взгляд. Вполне шутливо имитируя жрицу тантрического культа.
— Учти, уйдёшь, за что я совершенно не буду на тебя в обиде, хозяин — барин, хочет — живёт, хочет — удавится. Но ты можешь упустить одну очень интересную штуку…
— Какую? — заинтересовалась Татьяна.
— А ты чем слушаешь? — Природная боярыня плебейским жестом похлопала себя по аккуратненькой ягодице. — Бессмертия — не хочешь?
— При чём тут… — и запнулась. То ли что-то вспомнила, то ли сообразила. — Повтори ещё раз.
— Про гомеостат — слышала? Это раз. А есть ещё и два…
«Рано или поздно, всё равно придётся ей рассказать, — подумала Майя. — Так почему не сейчас? Времени у нас достаточно, девочки подождут».
Майя, с удовольствием и не торопясь, начала выстраивать подходящую для Татьяны версию событий «ночи с шашлыками» и кое-чего, ей предшествовавшего.
— …Мы с Вадимом, когда вернулись из Пятигорска в Кисловодск, в моей комнате ещё немножко выпили, ну и разговорились. Тогда он и сообщил, что кроме нашего мира и «бокового времени» есть ещё множество других. Кстати, Ирина и Сильвия — женщины из совсем не нашего мира, хотя очень долго живут на Земле. Тоже не совсем этой, но расположенной
«И ты ходил?» — жадно, с замирающим сердцем спросила я у него.
«Ещё нет. Однако, может быть, сходим. И очень скоро. Вместе…» — обнадёжил он меня.
«Интересно бы. — Я вздохнула, очарованная этой идеей. — А Лариса — тоже такая, как те?»
«Нет, она здешняя. Почти. А вот Ирина и Сильвия — совсем другие. Как ты думаешь, сколько Сильвии лет?»
Я задумалась. По виду — тридцать пять, а то и чуть меньше. Но в чём-то кроется подвох?
«Пятьдесят?» — Я назвала наобум этот весьма преклонный возраст, который к себе в двадцать шесть примерить трудно.
«А сто пятьдесят не хочешь?» — ответил Вадим.
«Врёшь». — Я даже подскочила. Поверить в такое было невозможно.
«Чего ради? Мне так сказали, а в „Братстве“ друг другу врать не принято».
«А Ирине сколько?»
«Получается, хронологически немного за пятьдесят, биологически — тридцать — тридцать два. Насколько я знаю».
«Здорово! — Я от возбуждения забегала по комнате. — А мы так не сможем?»
Вадим усмехнулся, протянул мне рюмку.
«Наверное, сможем. Если „старшие“ разрешат…»
Больше он в ту ночь мне ничего не сказал. Как я ни допытывалась. И так уже, наверное, вышел за определённые для него рамки.
С утра и весь день я только и делала, что присматривалась к Ирине и Сильвии. Пыталась уловить малейшую деталь поведения, слово, жест, чтобы понять, чем они отличаются от нас. От меня, тебя, Ларисы. Получалось, что почти ничем. Хотя нет, кое-что, разумеется, было. Я выискивала в Сильвии следы её «полуторавековости» и, кажется, находила.
И всё время воображала, как мы сами будем жить дальше, если узнаем, что смерть и старость нам больше не грозят.
Потом мы поехали в горы. Это ты сама помнишь. Когда гулянка была в самом разгаре, я позвала Шульгина на улицу. Поговорить…
О том, что случилось в начале разговора, она, естественно, умолчала. Зато подробно поведала о дальнейшем.
…Майя спросила, действительно ли Сильвия живёт так долго, как сказал ей Вадим? Александр Иванович подтвердил.
С замиранием сердца она осведомилась, доступно ли такое же долголетие для остальных?
Шульгин засмеялся и ответил, что если она будет себя хорошо вести, на сотню лет жизни с сохранением теперешней внешности на ближайшие полста может рассчитывать. Как фронтовой лейтенант наверняка станет капитаном, если…
Эту оговорку она проигнорировала, капризным голосом заявив, что и семьдесят пять — это жутко много, и она себя в таком возрасте не представляет.
— Ну да, — с обычной иронической интонацией сказал Шульгин, — тебе уж двадцать пять, год-два, и станешь ты старухой…
— Это из Пушкина?
— Наверное. Вольная интертрепация…
— Я понимаю. Но сейчас вы мне должны ответить. Я согласилась стать вашим… вашей…
— Младшей сестрой, — помог ей Александр Иванович. — И это правильно. Что согласилась. Впрочем, вариантов у тебя особых не было. Если Ляхов с нами. Куда иголка, туда и нитка. Только тут ведь и обратная зависимость. Разойтись ты со своим Вадимом, может, и вздумаешь, а с «Братством»… Обратной дороги нет.