Малышка для криминального "Малыша"
Шрифт:
Не стал ждать, когда она придет в себя. Не хотел видеть ее потеряный взгляд. Читать в ее глазах отвращение или страх.
Попросил Анну Степановну побыть с Юлей пока она не очнется, вызвал доктора для осмотра и сбежал.
Это выше моих сил. В моем теперешнем состоянии я как оголенный провод под большим напряжением и замыкание может произойти в любую секунду. А мне надо держаться, девочке достаточно потрясений.
Сейчас когда я мог ее потерять, я четко понял! Что мои чувства к ней это не навождение, не фантазия, не
Это опухоль — самая настоящая, злокачественная! Несущая серьезные осложнения, адские боли, которые не снять препоратами и не заглушить крепким алкоголем.
Это болезнь которая завется любовью и это не вылечить, не вырвать и неискоренить!
Несмотря ни на что она все же проросла, где то внутри меня, раскинулась метастазами, растеклась кипятком по венам, стала частью меня самого.
И я не знаю что мне делать, как жить дальше?
Старался оттянуть момент нашего с ней разговора, давал время ей и себе. Рано уходил, возвращался за полночь. Ночами потихоньку пробирался к ней в комнату, садился на пол в ногах ее кровати, слушал ее дыхание, вдыхал аромат, который источает ее нежное тело.
До боли в суставах хотел прикоснуться, но боялся ее разбудить.
Только здесь, рядом с ней, мог прикрыв глаза на пару часов забыться сном сам.
Потом шел принимал душ и уезжал в офис. По-новой изматывал себя работой, подготовкой Колуна к бою, надирался и возвращался обратно.
Сегодня, у меня особенный повод надраться.
Повод, который делает меня последней мразью!
Расфокусированным взглядом смотрю на сцену, голые девицы с силиконовыми сиськами, утиными губами и одинаковыми рожами — вызывают отвращение. Это побуждает к тому, что надо еще выпить.
Хотел налить себе, но был настолько мертвецки пьян, что не сразу попал в бокал проливая мою анастезию. Мне надо нажраться чтобы забыть какая я сволочь!
Сегодня в Миллениум приходили Юлины соседки. Спрашивали, что случилось с их подругой, переживали почему та не выходит на связь и заявили, что это на нее совсем не похоже.
— А может вы не достаточно хорошо ее знаете? — не удержался.
— В прошлый раз вы говорили, что у вашей подруги нет парня, а она встречалась с Беслановым из вашего универа.
— Какой ещё Бесланов? — в удивлении у девушки даже бровь подскачила.
— Тимур. Бес. Ничего не припоминаете?
— А, — Рашидов.
— Так она с ним не встречалась. Это он ей два года прохода не давал, вцепился в нее, как бульдог. Она сто раз его посылала. Пряталась, чтобы лишний раз не видеть. Возвращала все его падарки. Даже цветов не брала.
— Стоп. Причем тут Рашидов?
— Так Бесланов когда поступал Рашидовым был. Я точно знаю. У нас с их группой совместные лекции по менеджменту. И я не раз слышала, как преподователь просил его покинуть класс.
— Только в этом году он Беслановым стал. Я так сразу и не вспомнила. —
Мне резко стало не хорошо. Я вылетел из кабинета по пути вбивая номер Семена.
Но я и так уже знал, что Семен все подтвердит.
Это конец!
Я сам готов пустить себе пулю в лоб.
Вы когда-нибудь подписывали себе смертный приговор?
Когда точно знаешь, что тебя уведут в камеру пыток, где будут жечь твои волосы, рвать ногти, крамсать тело, отрубят пальцы, выколят глаза, без наркозом и даже без местной анастезии.
Что ваша смерть не будет гуманной и быстрой, а будет долгой и мучительной.
Когда я считал, что она предала меня мне хоть сколько то было легче. Тогда я находил хотя бы мизерное оправдание своим поступкам, цеплялся за него как за спасательный круг, лилея надежду снять с себя хоть малую часть моей вины.
Но больше надеяться не на что и я понимаю, что Юля никогда меня не простит. Шанс на это практически равен нулю. Я безвинно заставил пройти ее через все круги ада. Опустил на самое дно. Сделал с ней то, что каждый день заставляет меня приставить к своему виску пистолет. Единственное, что сдерживало меня не спустить курок, осознание что меня предали.
Если она меня не простит, я должен буду ее отпустить. Но это может случиться только в одном случае, если я буду мёртв.
Глава 46
Я очнулась, но боюсь открыть глаза. Боюсь даже думать, где нахожусь. Меня пробирает холодом и я чуствую, как кожа стала липкой от пота. Не получается взять себя в руки и справится с нервами.
Мне страшно!
Вдыхаю носом воздух, стараясь по запаху определить где я, но мозг заморожен, молчит лишая надежды. И вот уже слезы текут по щекам, сквозь мои плотно сомкнутые веки.
Я накрыла руками лицо в попытке собраться.
Но господи, как же все-таки страшно!
Чуствую, что ужас уже накрыл меня с головой, но мучаться неизвестностью тоже невыносимо и поэтому я заставляю себя быть сильной!
Медленно убираю ладошки прижатые к моим глазам и приподнимаю дрожащие ресницы.
Узнаю комнату, вижу Анну Семёновну и от облегчения начинаю реветь в голос!
Навзрыд!
До истерики!
Захлебываюсь своими слезами.
Это не сон? Он действительно спас меня? Не оставил в лапах этих мерзких уродов.
Анна Семеновна гладит меня по голове, по моим дрожащим плечам.
— Что ты милая все хорошо!
А я не могу успокоится, не могу поверить что этот кашмар закончился. И что открыв глаза я не вижу эти похотливые рожи, не чувствую на себе их мерзкие руки блуждающие по моему телу, пачкающие меня своей похотью, от которой мне никогда не отмыться.
Я понимаю, что все закончилось, но это не помогает! И я не могу справиться с накрывшей меня истерикой. Стараюсь, но не могу! Она сильнее меня!