Малышка для рокеров
Шрифт:
От этой мысли мое сердце перестало биться. А что, если Тол сделал что-то и решил покончить с собой…? Неужели то, что я вот так заметила его, это судьба? Как и то, что он забыл или просто не смог закрыть дверь до конца… Я сжала зубы, наклонив голову чуть вниз, чтобы удержать застрявшее в моем горле рыдание. Слезы, бегущие ручьем по моему лицу, начали падать вниз, на сухие щеки Тола… Все это выглядело так символично и так… забавно, если задуматься об этом. Наша жизнь ведь вообще забавная… Я думала, что Гоша это мужчина моей жизни. Когда я прогнала его, натерпевшись черт знает чего от человека, лежащего сейчас у меня на коленях, я думала, что никогда
— Т-ты… плачешь…? — тихо прохрипел солист «ДНК» и я тут же начала стирать свои слезы с его щек.
У этой группы, казалось, была песня для каждой жизненной ситуации.
Твои слезы на моих щеках,
И ты молчишь, ты просто смотришь на меня.
Нашу любовь превратили в прах
Языки слишком жаркого огня.
Я так хочу, я так хочу тебя обнять,
Заслонить от всего, сделать моей.
Как жаль, что мы не смогли понять,
Что вдвоем нам не встречать ночей.
Твои слезы на моих щеках,
И я не в силах сказать тебе эти слова.
Все, что случилось, было в наших руках.
Только опять нам любить не судьба.
— Конечно же я плачу! — проговорила я, стараясь сдерживать себя не и не срываться на крик. — Что с тобой произошло?!
Мою вторую руку Тол по-прежнему прижимал к своей груди. Его сердце колотилось, как маленький воробей в тесной клетке, просящийся на свободу. Это пугало меня больше всего.
Подняв свободную руку к глазам, я попыталась подсушить и их, заметив, как на пальцах остаются следы туши. Ну и пусть! Ну и плевать! Сейчас не это главное! Я потянулась к сумочке, чтобы достать телефон и позвать сюда Антона, или хотя бы предупредить его, чтобы он не ждал меня, но Тол, услышав это, перехватил и вторую ладонь, вновь открыв глаза.
— Паршиво выглядишь… — прошептал он и тихо засмеялся.
Из-за происходящей истерики и радости от того, что Салтыков оставался собой, я тоже тихо засмеялась, легонько ударив его рукой. Наверное это хороший знак…
— Никого сюда не зови. — Продолжил он. — Не хочу никого видеть…
Нет, он никак не походил на умирающего человека… Покивав, я украдкой осмотрела комнату и увидела ответы на свои вопросы. На столе бутылка водки, на кровати блистер каких-то таблеток. Какой дурак будет это смешивать?! Ответ: тот, который сейчас лежал на полу. Это многое объясняло, но не его поведение с самого начала
— Это что? — спросила я, разглядывая белые пилюли.
Толу даже не понадобилось посмотреть в ту сторону, куда я указывала, да и ничего бы ему это не дало. С пола он бы все равно ничего не увидел, тем более в такой темноте.
— Антидепрессанты… Я их… кхе-кхе… принимал… Давно. Тут вот нашел остатки и…
Ой дурак… Ой дурак! Теперь все стало ясно! Если ему их не выписали и он пил их как попало, ему могло стать плохо. Очень плохо! И пожалуйста! Вот результат! До чего же он себя довел…?
— И зачем…? — спросила я, начав поглаживать грудную клетку этого глупого ребенка через ткань майки. Я все еще продолжала плакать, но уже куда тише.
Салтыков вновь закрыл глаза и некоторое время молчал. Хорошо, что я все еще ощущала его сердце и то, как вздымалась его грудь, а значит он был жив и это уже хорошая новость. Потому я просто терпеливо ждала ответа, вглядываясь в черты его лица сквозь темноту… Такие грубые и такие тяжелые… Но такие прекрасные. Как же хорошо, что на свете есть такие красивые люди.
— Я… я просто заболел… Вот и решил подлечиться… Иначе бы выступать н-не смог…
Я устало вздохнула, потому что лечение Тола, судя по сложившийся ситуации, принесло ему больше вреда, чем пользы.
— Нет болезни, от которой такое назначают. Ты ее сам выдумал…
Я снова аккуратно прошлась пальцами, собирая с носа солиста остатки своей влаги. Каждый раз в эти моменты он снова закрывал глаза, будто наслаждаясь этой мимолетной близостью.
— Есть. Эта болезнь — ты…
Моя рука, скользнувшая вниз, коснулась потрескавшихся губ Тола и замерла, когда он произнес эти слова. Подушечки пальцев ощущали всю ребристость шелушившейся кожи губ, когда они слабо вытянулись чуть вверх, целуя моя руку из последних сил. Но я тут же одернула ее. Но совершенно не из-за того, что мне было неприятно. Мне стало очень-очень больно. Будто мою, склонившуюся над Толом спину, пронзил острый меч. Все мое лицо сжалось и я закрыла рот ладонью, буквально раздавливая челюсть, чтобы не закричать от этой самой боли. Слезы побежали сквозь мои пальцы, но падали теперь на мое платье. Я не проронила ни звука, молясь, чтобы Тол не открыл глаза.
Все это время он так старался отстраниться от меня, избегать лишних встреч, создавать вокруг сугубо рабочую атмосферу, а сам заедал все это таблетками… Потому что… он не бездушное чудовище, он просто не умеет любить иначе… И он не знал. Он не знал, что я тогда как дура в него влюбилась, в ту же секунду, когда он поцеловал меня в коридоре в мой первый рабочий день. Я боялась признаться сама себе в том, как сильно я погрузилась в этого человека, а теперь боюсь признаться в другом…
— Я мудак… я знаю… — говорил Тол, продолжая покашливать. Я хотела принести ему воды, но знала, что сейчас он бы точно отказался. — Я вел себя ужасно… Я… Я просто никогда и н-никого не… любил… Я испугался сам себя… И вот…
— Замолчи! — вскрикнула я и, согнувшись максимально, упала на грудь Тола так, что голова его теперь касалась моего плеча, громко заплакав.
Я просто не выдержала всех этих слов и всего того, что копилось внутри меня все это время. Глупый, глупый Тол! В нем сейчас не было сил даже для того, чтобы поднять руки и обнять мою шею. Я просто рыдала, сжимая его изо всех сил, пытаясь защитить от всего того, что происходило. Прямо как в той песне… В ней было еще много правды о случившемся, слишком много…