Малютка Марго
Шрифт:
С этими словами Олимпиада Львовна нежным прикосновением руки разбудила свою маленькую гостью.
Черные заспанные глаза француженки широко раскрылись. Вместе с нею тотчас же проснулось и ее горе. Нет с нею мамы! Ее мама, ее ненаглядная куколка умерла. Сердечко Марго забилось в груди. Рыдания подступили к горлу. Девочка слегка зашаталась.
Подоспевшая Олимпиаде Львовна, видя тяжелое настроение девочки, стала развлекать ее, как могла. Помогая одеваться девочке, подавая ей умываться из глиняного кувшина, добрая девушка говорила Марго:
— Смотри, малютка, какое нынче красивое небо… А белые облака… как они прекрасны. Они бегут, точно торопятся,
Какой хорошенький сад был при школьном доме. Густо разрослись в нем кусты смородины и бузины. Желтые подсолнечники кичливо красовались на грядках. И душистый горошек застенчиво улыбался с маленькой куртины, разбитой посреди палисадника.
Марго под руку со своей новой приятельницей Олимпиадой Львовной выходит сюда.
Толпа крестьянских ребятишек весело встречает ее с цветами и корзиночками ягод.
— Здравствуйте, Олимпиада Львовна! С приездом вас! — звонко раздаются их приветствия.
— Здравствуйте, незнакомая барышня! — вслед за тем обращаются они к Марго, равнодушно кивнувшей им своей черненькой головкой.
— Здравствуйте, дети! — с приветливой улыбкой отвечает учительница. — А я привезла к вам гостью. Будьте как можно ласковее с нею. Это очень несчастная маленькая девочка. Ее мать убита во время крушения поезда, и малютка осталась круглой сиротой, одна-одинешенька в целом мире. Она — маленькая француженка и ни слова не говорит по-русски. Постарайтесь, дети, сделать ее жизнь здесь приятной. Развлекайте ее играми, гуляйте с нею, покажите ей лес, поле, деревню. Не давайте ей быть одной, плакать и грустить. Ты, Ванюша, как самый старший, возьми на себя заботу о маленькой девочке, — обратилась Олимпиада Львовна к белокурому мальчику лет двенадцати, смотревшему на нее своими большими добрыми глазами и на лету подхватывавшему каждое слово учительницы.
— Хорошо, Олимпиада Львовна, будем стараться, не беспокойтесь! — с готовностью ответил Ванюша, лучший ученик и гордость Дерябкинской школы.
— А ты, Груня, — обратилась Олимпиада Львовна к миловидной, черненькой, загоревшей, как цыганочка, девочке лет девяти, — ты тоже не давай никому в обиду нашу маленькую гостью.
— Ладно, не дам, — отозвалась и Груня, застенчиво потупя глазки и помолчав немного, добавила. — А я вам, Олимпиада Львовна, ягод принесла, так уж не сердитесь, отдам их гостье.
— Спасибо, милушка, — погладив черненькую головку, произнесла учительница и, чтобы не мешать детям познакомиться, сама направилась в дом.
Глава IX
Непредвиденная выходка
Дети остались одни. Толпа крестьянских ребятишек окружила Марго и рассматривала ее, как какого-нибудь диковинного зверя. Маленькая француженка, в свою очередь, не отрываясь, смотрела на детей.
Их было человек двенадцать. Кроме Ванюши и Груни, пришли еще Сенька-большой и Сенька-маленький, Мишутка-чернявый, Алексаша, сын мельника, его две сестрички, Ганя и Анюта, рябой Митюха, двое сыновей лавочника да Никитка-шалун, самый большой проказник изо всей сельской школы, где он обучался.
Дети продолжали долго и молча рассматривать Марго, Марго — детей. Наконец, Никитка-шалун не выдержал и сказал, первый
— Французинка… Ишь ты, глаза-то какие черные. Издалеча приехали, видать… На карте географической я Париж ихний видал. Как поедешь в этот Париж, так и угоришь. Важно! — заключил он свою речь смехом.
— Ты-то не поедешь. Не угоришь, не бойся, — засмеялся Ванюша.
— В истории мы учили в классе, что шибко с французами в 1812 году наши дрались… — вставил Алексаша, желая хвастнуть своими познаниями перед детьми.
— У нее мамка померла… бедна-а-я, — произнесла с чувством жалостливая Груня. — Я ей землянику отдам, что для Олимпиады Львовны насбирала.
— А мы цветы!
— Я ей гнездышко с яичками зябликовыми подарю! — торжественно произнес Митюха, некрасивый, рябой, застенчивый мальчик, вытащив из кармана птичье гнездо с прелестными крошечными яичками, и протянул его Марго.
За ним потянулись к Марго и другие детские ручонки, с большими лесными букетами дикой гвоздики, ромашки, куриной слепоты, кашки… Маленькая Груня, потупившись, подала Марго свою корзиночку с земляникой.
И тут внезапно произошло нечто, чего менее всего ожидали дети.
Лишь только Марго увидела ягоды, вся картина недавно пережитого несчастья воскресла перед ее глазами. Вспомнилась сразу маленькой француженке другая точно такая же крестьянская русская девочка с ягодами на станции железной дороги… Вспомнилось с поразительной ясностью, как покупала она у той девочки землянику, как та отняла корзинку обратно… как она, Марго, побежала за крестьянской девочкой вдогонку и осталась из-за этого на станции… как поезд ушел без нее… Мама уехала и… погибла… Если бы не девочка с ягодами, гадкая, скверная девчонка, она, Марго, во-время вернулась бы в вагон и не разлучилась бы уже с мамой… Не разлучилась бы ни за что… Вместе умерли бы они с мамой… под обломками поезда. Это было бы во сто раз лучше, нежели жить такой одинокой на свете. А теперь… теперь… О, как ненавидит она всех этих гадких девочек с ягодами, всех до одной, из-за той девчонки, которая ее сделала такой несчастной. И эта такая же, как та: босая, загорелая, грязноватая.
И Марго с такой ненавистью и злобой взглянула на ни в чем неповинную Груню, что той в первую минуту даже страшно стало.
Однако Груня все-таки поборола свое смущение и, протягивая корзиночку с ягодами маленькой француженке, произнесла робко:
— На… возьми, барышня. Кушай на здоровье… Сама утром собирала свеженькие в лесу. Возьми же, кушай…
Марго показалось, что девочка дразнит ее и нарочно напоминает ей о том, что случилось вчера. Маленькая француженка еще больше рассердилась, побледнела от злости и, резко вырвав из рук Груни корзинку, размахнулась ею и изо всей силы швырнула ее за изгородь сада.
Марго размахнулась корзинкой и изо всей силы швырнула ее за изгородь сада…
— Ах! — вырвалось дружно у недоумевавших детей.
Но Марго уже не могла сдержать своего волнения и начала вырывать из рук ребятишек цветы и букеты и швырять их на траву.
— Вот, вот, куда их надо, — лепетала она по-французски, бледная, с горящими глазами, топча цветы ногами, — мне никого не надо и ничего не надо теперь… Только маму. Только маму. Верните мне ее. Верните сейчас.