Малый драконий род
Шрифт:
— Это и беспокоит тебя, любовь моя? — нежно спросил Вариен, усевшись рядом и заключив меня в свои объятия. Я прижалась к нему поплотнее; меня переполняло жуткое, давящее чувство отчаяния и гнева, вызванное тем, что от меня ожидают слишком многого, и я вдруг разрыдалась. Хорошо, что Вариен не пытался меня утешить, отвлечь меня от слез своими речами — просто обнял покрепче и держал так до тех пор, пока буря у меня в душе не улеглась. Излив все свои слезы, я оставалась неподвижной в его объятиях, прижавшись грудью к его груди и чувствуя, как его сердце бьется рядом с моим, сильно и равномерно.
Лишь теперь он заговорил; голос его был приподнят:
— Ланен,
Он слегка отстранился, чтобы увидеть мои глаза. Это было довольно смело с его стороны. Как-то раз, вволю нарыдавшись, я узрела свое отражение в зеркале... Видала я на своем веку женщин, которые только хорошеют, когда плачут, однако мои глаза выглядят в таких случаях жутко покрасневшими и опухшими, и из носа у меня течет... Но он все рано поцеловал меня, спасибо ему за это.
— Моя дорогая, если бы ты верила в то, что мы когда-нибудь оправдаем все надежды, которые возлагает на нас Шикрар, я бы, конечно, порадовался твоему воодушевлению, однако попытался бы найти способ дать тебе понять, что это маловероятно. В лучшем случае, милая, я могу допустить, что нам предстоят долгие годы поисков и исследований, которые в итоге могут ни к чему не привести, несмотря на все наши усилия. Иногда с подобными вещами следует примириться заранее, до отъезда, если уж сразу известно, что все это невозможно. Лишь в этом случае мы будем знать, что хуже наших ожиданий уже ничего не будет.
— Хотела бы я знать, отчего мне так гадко из-за этого, — пробормотала я.
Он провел ладонью по моим волосам.
— Не знаю, милая, однако и мне начинает передаваться твое чувство. Мне ведомо, как глубоко трогает тебя история Потерянных. Но разве слова Шикрара возложили на тебя какую-то ответственность за них?
Последние слезы скатились по моим щекам, и я кивнула.
— Да, именно так. Я чувствую, что на мне лежит ответственность за их будущее, — проговорила я. — Но что, если я не смогу ничего сделать? Что, если мы ничего не изменим, несмотря на все то, что уже произошло с нами? А ведь мы столького натерпелись...
— Кадреши, — произнес он нежно, — мы, кантри, давно убедились, что это невозможно: бессчетные, как листва, годы протекали мимо, а мы ни на шаг не приблизились к решению. И тем не менее каждый год, невзирая ни на что, мы вновь и вновь пытаемся воззвать к своим дальним родичам. Если дело это и впрямь безнадежное, терять нам все равно нечего, — голос его сделался тихим, приглушенным, и слова едва достигали моих ушей, однако даже малейший шепот не мог бы ускользнуть от меня. — Этот мир не держится на твоих плечах, милая моя Ланен, равно как и судьба Потерянных не находится в твоих руках. Если мы и должны попытаться помочь им, то лишь ради наших собратьев, а не из-за славы или потому, что Шикрар, как тебе кажется, считает тебя какой-то героиней из волшебной сказки. — Вариен улыбнулся, согревая мне сердце. — Он вовсе так не считает и наверняка огорчился бы, узнав, что ты восприняла его слова подобным образом. Я хорошо его знаю и уверен: как и я, он надеется, что твой свежий разум привнесет некое просветление — ты ведь смотришь на все совершенно под другим углом, с точки зрения гедри, а не кантри, — быть может, у тебя в голове возникнет некая мысль, которая никогда не приходила и не придет на ум нам. Вот и все, дорогая. Он не ждет, что мы ради него начнем творить чудеса. Но в то же время он никогда не перестает надеяться на чудо.
Он устремил на меня долгий взгляд изумрудно-зеленых глаз, чарующих и успокаивающих своей невероятной глубиной, которая словно поглощала меня.
— Когда ты знаешь, что тот или иной твой замысел невозможен, и понимаешь, что ты, вероятнее всего, не в силах ничего изменить, ты внезапно начинаешь думать об этом по-иному, не так, как в тех случаях, когда у тебя еще есть хоть малая надежда. Если что-либо представляется тебе безнадежным делом, то это даже становится похоже на игру, на тайну, на вызов — отыскать иной путь, в обход невозможного. — Он улыбнулся. — Ты сама только что оплакала свою — нашу — неспособность помочь Потерянным. Кантри пытаются сделать это на протяжении вот уже пяти тысяч лет и до сих пор ничего не добились. Поэтому-то нам нечего терять, ибо мы не можем сделать хуже или меньше, чем уже сделано. — Мне показалось, что в глазах у него полыхнуло пламя. — Единственное, что непростительно, — это даже не пытаться ничего сделать.
— Тогда, во имя Ветров и Владычицы, давай отправимся в путь! — воскликнула я, вмиг загоревшись желанием вскочить и действовать.
Он усмехнулся:
— Прямо вот так? Я восхищен твоим духом, любовь моя, но боюсь, даже ты согласишься, что зимний воздух слишком холоден для твоей голой кожи.
Тут он пробежался рукой по ближайшему участку моего тела, и я пожалела, что объяснила ему, что такое щекотка. Несмотря на все мое воодушевление, я не могла сделать ничего другого, кроме как залиться смехом.
Лицо у него светилось радостью, точно утреннее солнце, когда он привлек меня к себе и обнял.
— Мы отправимся, и очень скоро. А пока, кадреши, давай-ка проверим, на что сейчас способна наша любовь.
Я вновь рассмеялась, теперь уже от восторга. Мне все еще казалось странным и непривычным чувствовать себя столь желанной.
— Вариен Кантриакор, клянусь: ты уже начинаешь к этому пристращаться! А я-то думала, кантри сочетаются лишь несколько раз в жизни!
Он прервал ненадолго свои поцелуи, которыми покрывал все мое тело, — с тем лишь, чтобы сказать:
— Вот тебе еще одно преимущество человеческого облика!
...Все-таки мы умудрились со всем управиться и одеться прежде, чем Джеми послал за нами. Удивительно даже: чего только не сделаешь, если как следует постараться!..
Утро выдалось хмурым, серым и холодным: стояла такая промозглая стынь, что кости продрогли. Я-то предполагала, что буду лишь смотреть, как Джеми станет учить Вариена, и поэтому нацепила на себя едва ли не все теплые одежды, которые у меня имелись: под несколькими юбками скрывались гетры, а поверх плотной шерстяной сорочки я надела толстую льняную рубаху, потом суконник с длинными рукавами и в довершение всего — плащ из овчины, с капюшоном. Теперь я казалась себе чуть ли не в половину больше своих обычных размеров, но зато мне было тепло. Вариен тоже надел суконник и гетры, но от плаща отказался.
— Я и так не замерзну, смею полагать, да и хозяин Джемет наверняка заставит меня все это сбросить, — сказал он.
— Это уж точно, — ответила я. — Только, ради всего святого, не называй его нынче утром «хозяином Джеметом». Джеми терпеть не может этого имени, а ты ведь не хочешь, чтобы твой боевой наставник пришел в ярость?
Заметив, как Вариен открыл рот, я поняла, что он собирается уточнить насчет последнего.
— Уж мне-то поверь, — опередила я его. — Идем, Джеми ждет во дворе.