Малый драконий род
Шрифт:
— И когда же это произойдет? — спросил он меня.
— Как задует нужный ветер и небо позовет, — ответил я. Это было не слишком вежливо, но уже в то время я его недолюбливал. Сказать по правде, я оставался только ради старика Паулина. — И кроме того, я не могу бросить сад.
Он лишь рассмеялся и сказал, что раз я знаю хранилище и ничего не имею против учеников, ему это лишь на руку, а в придачу он получит еще и садовника. Так я и остался там, продолжая выведывать все, что можно, и, бывало, близко сходился с некоторыми из здешних учеников, находя удовольствие от общения с ними: у каждого из них был свой собственный взгляд на жизнь
Но как ни крути, а пребывание в ученой среде изменило меня. Я читал все, что попадалось под руку, и даже говорить стал по-другому, нежели раньше. Нельзя ведь прочесть такую кучу слов и не перенять при этом ни одного. Сестренка моя посмеивается надо мною, но все же подозреваю, что втайне она все же поражается. Она единственная, кто знал Салеру, кроме меня, и тоже по ней скучает. Иногда я наведываюсь домой — повидаться с Лирой и убедиться, что моя лесная хижина все еще стоит в целости и сохранности. К слову сказать, я там был совсем недавно — перед последним солнцеворотом — привел там все в порядок, пока морозы не ударили. И опять вернулся в Верфарен, где и встретил Новый год, несмотря на то что никогда не чувствовал себя здесь как дома. Впрочем, нужды воротиться домой я тоже не испытывал.
До тех пор пока не повстречал Велкаса и Арал. Любопытно, что Арал была чуть ли не единственной, которая с самого начала видела во мне лишь друга, и именно она страстно пленила мое сердце.
Иногда жизнь нам подбрасывает такое, чего мы от нее совсем не ждем.
Майкель
Я онемел от удивления.
— Марик? Господин? — прошептал я, не смея верить собственным глазам.
— А кто же еще, Майкель? И что это у тебя с глазами? — спросил он, нахмурившись.
Берис рассмеялся:
— Ему нездоровится, Марик. Измотался весь, хлопоча тут с тобой. Впрочем, теперь вы оба под моей защитой, так что нет нужды для беспокойства.
Слова его, похоже, рассердили Марика, однако он был еще слишком слаб, чтобы выплеснуть свой гнев.
— Пока что так, — пробормотал он. Почему его разозлили слова Бериса, я не мог понять. На мгновение я заподозрил, что он не настолько исцелился, как казалось на первый взгляд.
— Как нога, хозяин? — поинтересовался я.
Казалось, он был удивлен. Опустив взгляд, он напряг мышцы.
— Почти совсем не болит.
— Погоди, еще на ноги встанешь, — ухмыльнулся Берис. — Майкель говорит, ты не мог вылезти из постели даже на пять минут — с тех самых пор, как вернулся, а это, если не ошибаюсь, целых четыре луны. Пора бы тебе поразмяться. — Он ухватился за одеяла и рывком стащил их. — Давай-давай, уже давно утро, пора вставать и действовать.
Магистр поднял моего господина с постели и заставил его встать на ноги, чего я не мог добиться на протяжении нескольких месяцев. Он был слаб, выбит из колеи — и вместе с тем он вновь был самим собой. Разум его исцелился. Я даже не верил своим глазам. Внутреннее зрение было мне все еще доступно, и недолго думая я прибегнул к нему, чтобы узреть разум своего господина.
На этот раз я не увидел пустыни, которая так долго не давала мне покоя. На первый взгляд разум его показался мне вполне таким же, как и у всех: ярко озаренный мыслью и играющий разными цветами; но за внешним видом скрывалось явное различие.
Не знаю даже, как объяснить... Вообразите себе хижину, сплетенную из множества ветвей всех размеров и величин. Поначалу она кажется прочной, но стоит присмотреться получше, как становится ясно, что построена она впопыхах, из дрянного материала, а гвозди, что скрепляют ее, худой ковки и слишком коротки. Вроде бы целая, а налетит внезапный порыв ветра — мигом развалится. Или вот мост — да-да, это самое верное; представьте себе узенький мост над пропастью, которого едва хватило перебросить на другую сторону. Перил на нем нет, и при каждом шаге он так и сотрясается. Перейти по нему можно, но уж больно он хлипкий — того и гляди обрушится под ногами.
Я в ужасе глянул на Бериса. Он не излечил Марика — он залатал его разум тонкими нитками, скрепив куски жиденьким клеем. Это было ужасно и опрометчиво: если слабые швы разойдутся, господину моему станет куда хуже, чем прежде. Глубины подсознания можно обмануть лишь единожды. И если разум Марика сокрушит вдруг эту непрочную спайку, никакие способности Бериса тогда не помогут. Возможно, никто уже не сможет помочь.
Я собрался было уже воспротивиться, но сдержался. Не стоит говорить об этом в присутствии Марика. Мне придется поговорить с магистром Берисом позже, один на один.
А Марик между тем пробовал пройтись. Он был страшно слаб, чего и следовало ожидать, но ему все же удалось сделать несколько шагов, и не раз за этот день. И наконец-то он поел как следует, а то раньше мы все пичкали его жидкой кашицей, словно он был младенцем.
А может, все обойдется? Может, исцеление не подведет? Пребывание в здравом уме естественно для каждого — это и есть лучшее средство. Чем дольше он будет оставаться в добром здравии, тем больше будет крепчать его разум. Но я не одобрял столь скоропалительного и небрежного излечения и твердо решил выложить Берису все, что я об этом думаю, едва поблизости никого не будет.
Салера
Я искала Его, следуя внутреннему зову, хотя меня и пугала мысль о предстоящем путешествии и я не знала, сумею ли отыскать место, где выросла. За минувшие годы я где только не бывала, поэтому совершенно не знала, в какой стороне искать; однако в памяти моей всегда оставалась живой картина: тихая лесистая местность среди гор, где была пещера, напоминавшая мне о давней боли, — и дом посреди лесной прогалины, с ручьем неподалеку. В глубине своей смятенной души я почему-то была уверена, что именно там и найду Его.
Следуя зову сердца, что тянул меня к нему, я мимоходом встречала многих из своих сородичей. Некоторые приближались ко мне с радостными возгласами, и это было чудесно. Я увидела за свою жизнь гораздо больше, чем предполагала, и это доставляло огромную радость моему сердцу. Но подобно тому как день сменяется ночью, во всем есть и темная половина — на своем пути я встречала и многих из Опустошенных. Обликом они подобны нам, но ими не движет ничего, кроме их тусклого огня и вечных поисков пищи. Родственные связи для них ничто: они бросаются друг на друга, в ярости выпуская когти, — кровь леденела у меня в жилах при виде подобного.