Мама для крошки-дракошки, или жена Хранителя Севера
Шрифт:
— М-м-м, думаю, я буду ждать вас внизу, с горячим шоколадом, — улыбнулась я. — А вы будете рассказывать, что вы видели.
— И какой формы облака!
— И какой формы облака, — согласилась я. — И похожи ли они на сахарную вату.
Тут Харелт захохотал, а Энни смутилась едва ли не до слез:
— Не смешно-о!
— Кое-кто пытался откусить от облака, — отсмеявшись, сказал Харелт. — Точнее, какая-то маленькая дракошка, когда ее отец проносил ее сквозь облако, открыла рот и ждала, что будет вкусно.
— И как?
— Не знаю, — Энни спрятала лицо у отца на груди, — это же была какая-то дракошка,
— Нам бы поговорить. — Я посмотрела Харелту в глаза. — Может, построим еще одну снежную крепость?
Хранитель Севера кивнул, и в ту же секунду вокруг нас заскакала увесистая хвостато-крылатая дракошка. Девочка была до одури счастлива, и я, глядя на эту искреннюю малышку, никак не могла понять: за что? За что ее можно настолько не любить? То, что драконы не выносят абстрактных незаконнорожденных детей, я смогла принять. Но то, что можно жить и ухаживать за конкретной девчушкой и ненавидеть именно её… Нет, это я понять и принять не в силах.
Энни перевоплотилась обратно в человека и протянула Харелту руки.
— Идем?
— Нет, — он покачал головой и мягко улыбнулся, — мы с Фредерикой пойдем порталом, а ты сосредоточься и постарайся переместиться к нам сама.
— Па-ап?
— Я повешу тебе часы, — дракон наколдовал иллюзию большого циферблата, — и если не получится, то через пять минут я приду за тобой.
Крошка-дракошка скуксилась:
— А если у меня не получится?
— Я же сказал, — удивился Харелт, — я приду за тобой.
Но Энни только тяжело вздохнула.
— Я не про это.
— Если не получится, попробуешь еще раз, — я первой догадалась о причине ее печали, — и снова, и снова. У меня, к слову, совершенно не получается призвать свою основную стихию. Сродство с водой почти шестьдесят процентов! И ни капли на является на мой призыв, одни ледышки сыплются.
— Правда?
— Истинная. — Я подняла руку, и на пол градом просыпались кристаллы льда. — Вода — чистейшая, можно в лимонад добавлять.
Харелт шевельнул пальцами, и лед тут же исчез. После чего обратился к дочери:
— Готова?
— Абсолютно, — важно кивнула дракошка.
Открыв портал, Харелт увлек меня за собой. И там, вдали от чужих глаз, прижался губами к моим губам.
— Что ты делаешь? — ахнула я, не находя в себе сил оттолкнуть его.
— Я почувствую открытие портала, — он лишь крепче прижал меня к себе, — одно твое нет…
— Я не способна сказать тебе «нет», — выдохнула я и прикрыла глаза.
Мой дракон склонился надо мной и замер. Его горячее дыхание оседало на моих скулах и составляло разительный контраст с морозным воздухом плато. Медленно выдохнув, я приоткрыла глаза, и именно в этот момент он вновь коснулся своими губами моих. С каждой секундой его объятия становились все крепче, все тесней. Мне было нечем дышать, но… Но я бы ни за что не остановилась.
— Мой ветерок, — выдохнул он, отстраняясь. — Мое ясное небо.
Подняв руку, он ласково коснулся моей кожи.
— Ты мое все, Фредерика.
— Ты мое все, — эхом откликнулась я.
Ледяной ветер остудил пылающие щеки и умчался, забрав с собой и излишний румянец. А через несколько секунд рядом со мной оказалась счастливая Энни.
— Десять раз не вышло! А потом я смогла! Хочу замок! И длинную-длинную горку! Спиралью!
— Слушаюсь, — рассмеялся
— Ты понесешь меня? — спросила Энни.
— И туда, и обратно, — мягко улыбнулся Харелт. — А теперь вперед, не зря же я старался и городил эдакую махину!
По-цыплячьи попискивающая дракошка взлетела на самый верх и оттуда прокричала:
— Даже внутри есть домик! Спасибо!
Харелт только улыбнулся:
— Пожалуйста.
Вскинув ладонь, мой дракон выплел какое-то сложное заклятье, и вокруг нас замерли снежинки.
— Полог тишины, — объяснил он, — но Энни мы слышать будем. Фредерика… Пусть это прозвучит глупо, но ты должна знать: если ты не хочешь провести свою жизнь на Севере, то я смогу понять это и принять. Род Фойртелерн в любом случае будет стоять на твоей защите. Мое слово дорого ценится даже на Юге, так что…
— Я бы никогда не дала ребенку лживых обещаний, а я сказала, что она — наша, а мы — её, — покачала я головой. — Так что поговорить я хотела о другом. Меня пугают твои слуги. Некто Мартина внушила Энни, что леди едят один раз в день.
Но вместо взрыва ярости и гнева меня ожидало хмурое:
— Я знаю. Целитель доложил, что у Энни недостаточная масса тела.
Я потрясенно всплеснула руками и зашипела:
— И что ты предпринял?!
Харелт заложил руки за спину.
— Мы узнали об этом за неделю до отправления Энни в старший храм. Обычно целитель проводит осмотр раз в полгода, сама знаешь, такие глубокие чары вредят детской магии. Но перед старшим храмом принято делать внеочередную проверку. На тот случай, если пребывание среди слетков подстегнет развитие ребенка. Или же задержит. А что предпринял… Осторожные разговоры и полунамеки нарисовали ясную картину: моя дочь верит одной только Мартине. «Папа, ты ведь не девочка и ничего про девочек не знаешь».
Он замолчал. Поднял голову, посмотрел на Энни и помахал ей рукой. Я тоже помахала малышке и тихо спросила:
— Ты оставил как есть?
— Не совсем. Неделю перед старшим храмом я на каждый наш семейный вылет брал тирри-осс, драконий корень. Детям их обычно не дают, но в случае истощения… Я рискнул, и мы выправили недостаток массы у малышки. Ей я говорил, что леди могут есть столько, сколько считают нужным, но нельзя забывать и про драконью часть крылатой леди. В эти дни мы особенно следили за тем, чтобы Энни в своей человеческой форме не пропускала свой прием пищи. И в то же время я лично посадил Мартину Хоффер на одноразовое питание. Чтобы хотя бы неделю она жила так же, как и ее подопечная.
— Справедливо, но мало, — цокнула я. — Мне, честно говоря, хотелось ее просто разорвать.
— Сейчас она находится на дальней заимке, драконице оттуда не улететь в одиночку, — Харелт жестко усмехнулся, — а мой личный целитель рассчитал количество припасов — ровно столько, сколько нужно для поддержания жизни, и ни на грамм больше. Через три месяца я слетаю за ней, и после она никогда не переступит границы Северного Предела.
Я кивнула:
— Мне нравится.
— Я рад. Я, м-м-м, опасался, что ты сочтешь меня слишком жестоким.