Мама на фоне измены
Шрифт:
Буров возникает на пороге моей спальни и сыпет предложениями, когда я уже переодевшаяся сижу на краю кровати.
— Не надо, — говорю я, опуская взгляд на него. — Достаточно воды на сегодня.
Он присаживается рядом и молчит, разглядывая меня.
— Тогда у меня остался лишь один способ успокоить и уложить спать.
— Обнимашки? — уточняю я, укладываясь и сминая под собой подушку.
— Тогда два, — шутит он с самым серьезным выражением лица.
Я хмыкаю, отмечая за собой состояние, которое редко, но посещает меня и раздражает безмерно. Хотя, "раздражает" — это не то слово. Оно беспокоит меня тем, что при всей вымотанности я не могу уснуть и промучаюсь так до самого утра.
— Соглашусь, но с одним условием, — говорю я, вспоминая его прошлые слова.
Он скучал по мне и потому крутится возле меня. Как ребенок, которому принесли щенка и, который не может сомкнуть глаз, потому что не может насмотреться на него.
— Что я не стану склонять тебя к сексу? — предполагает Буров, убирая волосы с моего лица.
Я знаю что он не станет делать этого даже не потому что мое лицо разукрашено синяками. Пашка пойдет на близость только, если я сама проявлю инициативу. Так уж повелось в наших отношениях ещё со времён наших отношений.
— Почти.
— Окей. Только проведаю Софью. Дождешься меня?
— У тебя есть время до приезда "Ночного рыцаря".
Я жду Бурова. Уснуть не получается и я очень надеюсь, что его объятия помогут мне в этом. О храме придется забыть. Точно.
— Не спишь? — шепчет Буров, останавливаясь рядом сквозь продолжительное время.
Я придумала уже, что он не придет, отправившись мстить инструктору.
— Кажется, что и не усну. Что Софья?
— Вошкается. Нянька говорит о том, что это зубы. Разве они вылезают так рано?
Я задумываюсь и дёргаю плечом.
— По-моему они могут прорезаться, как угодно рано. Говорят, что есть такие младенцы, которые рождаются зубастыми.
— Походит на сюжет из фильма ужасов, — откликается Буров, укладываясь рядом.
— Если только слышать и не видеть, а ещё обладать воображением то да, — откликаюсь я, едва ли не замурчала от удовольствия.
Пашка запустил пальцы мне в волосы, принявшись копаться в них. Это ужасно приятно и расслабляет. Он не забыл этого.
— Что это было за условие моего пребывания в твоей кровати? Ты так и не сказала.
— Надо было не ходить передо мной голым.
Буров тихо смеётся.
— Я почти угадал. Всё-таки я волную тебя, Ветрова. Да?
Я отвечаю, но не сразу.
— Ты прекрасно знаешь, что да. Но ведь дело не в этом, понимаешь?
— Скажешь мне? — осведомляется он, целуя мое плечо.
Я собираюсь с духом. Это не просто. Его ответы прояснят реальность и уже некуда будет сбежать от них.
— Если мы сойдёмся, ты готов к тому, что я периодически стану вспоминать твой поступок, обсуждать и пытаться вызнать подробности?
Такие вещи не проходят бесследно.
— Если речь не идёт о плане, а необходимостью выговориться то да.
Он не идеальный. Я знаю его. Но в этих изменениях нет загадки.
— Ты все ещё общаешься с психологом?
— Да. Созванивался на днях, чтобы понять почему нельзя сказать сразу, чтобы я пошел лесом.
Пожалуй, я хочу познакомиться с этим специалистом. Эта тетка уже бесит меня. Какого черта она такая умная?
С этими мыслями я всё-таки засыпаю, сквозь сон улыбаясь тому, как шумно вздыхает Пашка, гладя меня по бедру, животу и сжимая грудь, а утром я понимаю что пропала всё на свете и вдобавок ко всему сплю одна под яркий свет солнца и плачь ребёнка.
— Можно я подержу ее? — спрашиваю я у женщины, которая, словно не замечая ушераздирающих звуков, копается у малышки во рту.
— Говорят, что надо сделать кусь? — спрашиваю я, прижимая к себе кудряшку с мокрыми от слез глазами. — А как делать кусь, если больно, правда?
Я говорю с маленькой куколкой, вновь ощутив это непередаваемое очарование ребёнком. Не могу описать, что происходит со мной, когда я держу на руках малышку. Наверное, тоже самое происходит и с ней, потому что она замолкает, когда я вытираю ее мокрые щеки.
— А где твой папа? — спрашиваю я, обрисовывая ее раскрасневшиеся губы с вздернутой верхней губкой. — Хочешь пойдем искупаемся?
Я бы с удовольствием поплавала с девочкой, но в другой раз, когда спадет температура. Я спрашиваю у няньки, что сделали, чтобы сбить температуру. С ней я общаюсь на одном языке, а с Софийкой на русском.
— Скоро приедет врач и пропишем тебе панадол или аспирин в нужной тебе дозировке. Твой папка боится или, совсем не понимает...
— Я могу достать местное снадобье, — вмешивается сурового вида нянька.
Я слушаю женщину, которая расхваливает продукт местной нетрадиционной медицины.
— Принесите, пожалуйста.
Надо, чтобы был выбор для борьбы с хворью. Аллергия может обнаружиться на все, что угодно. На лекарства или на травы.
— Где пропадает твой папка? Поищем его? Где он пропадает? Неужели отправился чистить морду горе-инструктору? Ты знаешь эту историю? Я расскажу тебе ее. Ой!
Возглас вырывается из меня как раз в тот момент, когда я приближаюсь к комнате из которой слышится голос Бурова и ещё кого-то. Он кажется мне знакомым и я не ошибаюсь в этом ощущении.
— Кусь-кусь? — говорю я, опустив глаза на девочку.
Она жмакает мою фалангу, вгрызаясь в нее, что есть силы.
— Сразу видно, что ты Бурова, — оттирая палец от влаги о собственную рубашку. — Хватка у тебя, что надо.
— Почему бы тебе не спросить у Смородиной? Ты же не думаешь что она оказалась там случайно? Не случайно.
Все в комнате понимаю это.
— Не хочу, не могу, не стану — отвечает Пашка, поднимая взгляд от смартфона на нас. — Это принципиальный момент.