Мама! Не читай...
Шрифт:
Во исполнение своего решения и реализации давней мечты быть ушедшей «от мира» домохозяйкой я ушла из библиотеки, окончила курсы машинописи и устроилась в известный журнал машинисткой-надомницей. Таким образом, я окончательно «застолбила» положение парии в своей семье, но сейчас рассказ не об этом... В контору мне надо было приходить лишь пару раз в неделю — брать и сдавать работу. Непосредственно на работу — печатание — я тратила всего лишь часа четыре в день, а потому весь свой молодой пыл и ещё тогда имевшиеся силы направила на обустройство моего дома, моей «норки»! И ловила от этого настоящий кайф! Я строила своё «мещанское счастье» и до сих пор не вижу в этом ничего постыдного.
Отказ от реализации своих умственных способностей, отказ от творчества, от общения, от всего того, что необходимо человеку мыслящему, образованному, думающему и развивающемуся — это самоотречение. Впрочем, в тот момент жизни я и не представляла, где и как я могу использовать свой мозг, да и ни сил, ни желания на это у меня не было. А потому с удовольствием строила свой «мещанский» мирок с его приземлёнными радостями.
Хотя тотальная нехватка товаров убивала на корню все идеи и задумки, всё-таки что-то иногда получалось, порой везло. Благодаря тому, что я могла днём пробежаться по магазинам, мне иногда удавалось «урвать» дефицит. Помню, как я птичкой летела домой на крыльях радости, правда, почти волоком таща тяжеленные бамбуковые жалюзи цвета свежей травки. Покупка симпатичной хлебницы становилась настоящим праздником. Салфеточки, скатёрочки, занавесочки... А ещё я училась готовить: жарить, парить, стричь салатики, тереть на тёрочке морковку, свеклу. Кое-чему научилась. Правда, так и не полюбила это дело. Вот чистоту, блеск наводить — это ко мне! Подизайнерствовать — тоже я. А с готовкой как-то не сложилось. Но голодные мы не сидели, если не считать «голодом» вечный дефицит продуктов. Но так жили почти все.
И лишь довольно-таки быстро наступившая беременность помешала моему хозяйственному ражу: у меня сразу же начался жесточайший токсикоз. Какое-то время я лежала бревном и не могла встать, чтобы меня не вырвало. И, тем не менее, я была счастлива: все складывалось, как нужно!
Лучик мой черноглазый!
Беременность в первые три месяца далась мне нелегко, но потом всё более-менее пришло в норму. У меня был маленький, аккуратненький животик, выглядела я, видимо, неплохо, потому что на улице со мной то и дело пытались знакомиться мужчины... Я, хихикая, расстегивала плащик и показывала свое кругленькое пузико. Кавалеров почему-то как ветром сдувало. А я веселилась.
О плохом я уже упоминала: провести всю беременность в Москве — это не есть хорошо. Выхлопными газами мы с ребёночком надышались вдоволь. Как положено по КЗоТу, до седьмого месяца я работала, а потом только и занималась лелеянием своей утробы. Каждый день часами слушала классическую музыку, чтобы приобщить моего зародыша к прекрасному. Месяца до шестого я даже танцевала. Дома, одна, под любимые мелодии.
Мы часто встречались с Галочкой, и в два пуза отправлялись гулять, обсуждая свои беременные дела, но не забывая и мировые проблемы. Такие умничающие пингвины с довольными мордами.
Помню тот октябрь незадолго до рождения дочери. Он был особенно прекрасен! Не было дождей, деревья, точно по Пушкину, одеты «в багрец и золото». Солнце, синее-пресинее небо. Мир ждал мою доченьку и радовался.
Она родилась, моя ненаглядная девочка! Я смотрела на её личико и не могла поверить, что такую красавицу родила именно я. Это же чудо, а не ребёнок!
— Она у нас любимица! — говорила мне пожилая медсестра в роддоме, когда приносила детей на кормление. И хотя мне было неловко, что это слышат другие мамочки в палате, я просто раздувалась от гордости! Впрочем, разве это была неправда? Смугленькая, черноволосая, с огромными чернющими глазищами, будто нарисованными высокими черными бровками.
— А кто у нас папа? — удивленно спрашивал медперсонал, поглядывая на меня. — Папа-то — русский или...?
М-да, в моем ребёнке много было чего-то такого... восточного, что ли? Слишком смугла, слишком черноволоса и черноглаза. Слишком яркая!
— Русский, — говорила я, немножко кривя душой. Ведь в моём абсолютно русском по паспорту муже было намешано явно несколько кровей, и одна из них точно татарская, что неудивительно в России. И почему-то в ребёночке чернявость очень сильно вылезла. Но это только её украсило.
Потом еще несколько лет моя дочка не могла «безнаказанно» пройти по улице: на неё всегда оглядывались, ей улыбались. Она была точно из рекламы детского питания, да еще с восточным оттенком. А если ещё учесть, что и нрава она была замечательного — весёлая, доброжелательная, вечно сверкающая сахарными зубчиками в улыбке, восхищение окружающих можно было понять.
В общем, я сошла с ума сразу, как только увидела её. Видимо, именно в тот момент произошел некий гормональный сдвиг, который, с одной стороны, превратил меня в маму, а с другой, увы, вызвал послеродовую депрессию.
Именно про эту депрессию я узнала через многие годы, причём, от врачей, которые уже вовсю лечили меня от «просто» депрессии. Они, врачи, вытянули всю информацию о моей жизни и объяснили, что со мной тогда происходило... На многолетнюю обычную депрессуху, которой, как выяснилось, я страдала с детства, сверху улеглась ещё и послеродовая. Или можно так трактовать: имевшаяся уже в наличии депрессия дала бурный рост, и одной из её веток стала «послеродовая».
Но тогда в 87-м ни я, никто вокруг ничего этого не знал и знать не хотел. А со мной стали происходить неприятные вещи... Страх за дочь стал настолько кошмарным, что иногда мне казалось, я не выдержу и выпрыгну из окна. Я боялась всего: микробов и вирусов, собак и кошек, просто злых людей. Казалось, весь мир ополчился против моей девочки, и моя задача — спасти её, уберечь от всеобщего заговора. Но разве равны мои силы злым силам всего света? И от этой неравной битвы я начинала сходить с ума...
А ко всему прочему скоро выяснилось, что у дочки проблемы со здоровьем. И серьёзные. Ей понадобилась помощь невропатолога. Но перед тем, как мы нашли хорошего врача, у нас успели побывать две «скорые». Алисе было плохо...
А меня изматывал мастит. Я лежала с температурой 40 и не могла поднять головы, впадая в беспамятство... Сквозь бред, озноб и адскую боль я слышала, как плачет моя девочка, но не было сил к ней подойти... А Шурик ушел куда-то... Боже, куда же он ушел? Ах, да! Он же побежал в телефон-автомат вызывать мне «скорую». Это была третья «скорая» в нашем доме за один месяц, теперь уже для меня. Наверно, и этот ужасный период не пошёл на пользу моему мозгу...
К счастью, врач для дочки был вскоре найден. Алису начали успешно лечить, правда, с оговоркой, что полного выздоровления, воз-можно, ждать придется долго, а последствия болезни могут сказаться и позже... К счастью, мы вытащили Алису из болезни, и вроде как без последствий (тьфу, тьфу, тьфу!). Но лечение длилось больше года. Дома, три раза в день, точно по часам, я давала ей лекарства: капала их в ротик, строго отмеряя количество, ни капелькой больше, ни капелькой меньше. Каждый день, по три раза... И тихонько «сбрендивала» от страха. И от чувства вины.