Мама! Не читай...
Шрифт:
Я шарахалась от новых людей и новых отношений, как чёрт от ладана, у меня просто-напросто на это не хватало никаких сил. Да плюс к тому все прежние, старые страхи и недомогания вдруг враз вернулись. Доходило до того, что я с ужасом глядела на звонящий телефон, не в силах заставить себя снять трубку. Я знала, что звонят по поводу работы, что меня ждут и хотят договориться о встрече, но стоило мне подумать, что я услышу чьё-то «добрый день!» и что дальше надо с человеком разговаривать, меня прошибал пот, руки тряслись, как у алкаша, и хотелось
Я чувствовала себя старой, выпотрошенной, обманутой и преданной и уже не могла быть счастливой даже рядом с Женей. Из моей жизни уходил сам её вкус, цвет и запах. Меня переставало что-либо радовать. А уж что такое надежда я вообще больше не знала, забыла напрочь. Было ощущение, что медленно-медленно передо мной закрывается занавес, пряча за собой яркие декорации, костюмы, артистов, праздник; а неведомый звукорежиссёр постепенно приглушает музыку и вообще все звуки. Жизнь «закрывается». Замедляется. Прекращается.
Последние капли
Приближался мамин день рождения, и мы с Женей решили, что это будет чудесный повод, наконец, замириться, подружиться и попытаться всё забыть. Я набрала мамин номер:
— Мам, давай мы в твой день рождения заедем с Женей к вам, вместе посидим...
— Н-ну... давай... только... вот как сделаем: вы заезжайте утречком, пораньше, побудете у нас часика два и уйдёте, хорошо?
— А почему?
— Ну, к двум часам я гостей позвала.
— А... — я даже не знала, что сказать. После возникшей из-за меня паузы мать продолжила:
— Будет Шуричек и ещё кое-кто придёт, ну, ты знаешь этих людей, — она перечислила, — поэтому вам надо уйти до их прихода.
Интересно, что она произносила все эти чудовищные для меня слова совершенно спокойным, будничным голосом, как будто просто говорила о погоде за окном — обычное дело, ничего особенного... Кровь бросилась мне в голову, сердце забилось так, что я подумала — сейчас разорвётся.
— Мама, что ты говоришь? — хрипло и медленно заговорила я. — Ты велишь мне с... мужем убраться по добру по здорову до прихода твоих гостей и моего бывшего мужа... Что ты делаешь?
— Ну, что ж поделать, — склочным голосом быстро отвечала та. — Не ст'oит вам быть при Шурике, да и вообще... Он уже звонил мне по этому поводу и сказал, что купил подарок... Как же я могу его не пригласить?
— Ну... пусть он заедет с утра пораньше, а не мы!
— Нет, это как-то нехорошо...
А со мной, с нами поступать подобным образом, очевидно, было хорошо. Не помню, как я положила трубку, не помню, как дошла до спальни. Помню, как испуганно тряс меня за плечо Женя:
— Катенька, родная, что случилось?
Оказывается, я лежала лицом в подушку, совершенно закаменев, и минут пять не реагировала ни на что. Немного придя в себя, я рассказала о том, что услышала. Женя погладил меня по голове:
— У меня впечатление, что разыгрывается какая-то плохо написанная комедия для исполнения в сумасшедшем доме. Остаётся разобраться, кто тут сумасшедший, а кто из персонала.
Я не знала, кто...
После этой истории мы с матерью регулярно стали цапаться по телефону: я так и не знаю, чего она добивалась — чтобы я ушла от Жени, чтобы Шурик одержал надо мной много побед — моральных, материальных, чтобы мы с Женей сдохли или просто хотела отравить мне жизнь — не знаю. Знаю точно одно: эта женщина воспринимала меня как самого настоящего врага, который сделал ей что-то ужасное... Ну, ладно, у Шурика могут быть ко мне претензии, но у родителей-то? Бред, запредельный «сюр», Кафка в нашей жизни.
Итак, мы частенько ругались. Я сама виновата: давно, а уж тем более после истории с днём рождения, надо было перестать звонить и вообще общаться. Но я по-прежнему на что-то надеялась, всё мне казалось, что морок развеется... Напрасно. В одном из разговоров, когда мы ругались, мать пожелала моему Жене попасть под какой-нибудь транспорт, со смертельным исходом, естественно. У всего и всегда бывает предел. Мать уже давно перешла все возможные нравственные границы, но предел моей надежды был, очевидно, бесконечным, однако на сей раз она сумела достичь и его. Вот в ту самую минуту я сломалась окончательно и поняла, что общение с родителями закончено навсегда.
После этого разговора я начала проводить полную ревизию в своей душе и обнаружила, что куда-то подевались чувства к родителям — нежность, любовь, трепет. Не осталось ничего. Вот это новость! Оказывается, любые чувства, даже дочернюю любовь, можно истребить. Если, конечно, задаться такой целью и методично её добиваться. Неужели мать этого и хотела? Что ж, в очередной раз у неё получилось решить поставленную задачу. Браво, победительница!
Как раз одновременно с этой каплей упала ещё одна: я чуть не потеряла дочь. Изо всех сил стараясь уберечь Алиску от всех этих гнусных семейных разборок, я очень долго никак при ней не комментировала поведение отца и бабки с дедом, да и Женя мне постоянно напоминал:
— Держи себя в руках! Нельзя девочке говорить ничего плохого о близких! Терпи.
Я терпела. Чего мне это стоило, даже не знаю, кто поймёт. Но я «домолчалась»! Дочь, получая информацию только с одной стороны, сильно задумалась. Я стала замечать, что девчонка меняется: смотрит на меня как-то странно, дерзить начала, а иногда даже хамить. И вот, в один ужасающий день всё то, чем её «накачивали» любящие родичи, прорвалось, она многое мне высказала про меня. И про своего «святого» папу.
В тот день Женя вызывал мне «скорую». Это была первая «скорая», потом были и вторая, и третья. Я, как выясняется, смогла бы выдержать многое, но не отступничество моей единственной девочки.