Мама по принуждению
Шрифт:
— Она погибла при родах, — чеканит он. — Маша ее никогда не видела.
Я замолкаю, не понимая, почему тогда взрослая девочка так бросается на чужих людей.
— Что мне ей сказать, Адам? Ты лучше знаешь свою дочь, что говорить?
— Скажи, что ты ее мама.
— Что?
Он, конечно же, меня уже не слышит. На том конце провода звучат гудки, а я удивленно смотрю на телефон. Скажи, что ты ее мама.
Так просто!
Я возвращаю мобильный няне и приседаю на корточки, чтобы наши с малышкой лица
— Папа звонил? Ты давно тут? Почему папа не сказал, что ты плиехала?
Я злюсь. Той ситуации, что сложилась и из-за того, что мне приходится врать маленькому ребенку. Разве можно обманывать и говорить, что мама, когда это совершенно не так? И почему это должна делать я, а не ее отец? Пусть бы приезжал и все объяснял ей, говорил, почему мамы не было так долго, почему все это время она не приходила. Она только пока об этом не спрашивает, но я уверена, что ей захочется знать.
— Маша, послушай…
— Ты не моя мама, да? — в уголках ее глаз снова собираются слезы. — Ты не соскучилась по мне и не обнимаешь…
— Мама, — киваю я и обнимаю малышку. — Я твоя мама.
Она обнимает меня сильнее, прижимается к моей шее и я чувствую, как маленькая теплая ладошка гладит меня по волосам.
— У тебя такие же класивые волосы, как и у меня. И тоже непослушные, — смеется Маша. — Уложить их так сложно. Научишь меня?
Я киваю, а у самой сердце кровью обливается, а я ведь даже не думала, что подобное произойдет, что уж говорить о маленьком ребенке.
Пока мы разбираемся, Родион решает, что ему нужно наше внимание, и начинает громко плакать.
— А кто там? — малышка удивленно раскрывает глаза. — Лебенок?
— Да, — я киваю.
— Он… наш?
Малышка любопытно смотрит то на меня, то на малыша, пытается встать на носочки, чтобы разглядеть что-то в коляске, но у нее не получается.
— А ты покажешь его мне? А как его зовут? Это твой малыш? Мой блатик?
Снова куча вопросов. Создается ощущение, что девочка постоянно молчит и только сейчас может поговорить.
— Покажу, конечно. Пойдем в дом? — и протягиваю ей руку.
Девочка доверчиво вкладывает ручку в мою ладонь, когда я слышу за спиной:
— Не думаю, что Адама Всеволодовичу понравится то, что вы…
— Ну вот позвоните ему и спросите. А до тех пор, пока не будет никаких распоряжений я, пожалуй, сама решу, что буду делать!
Женщина поджимает губы, но кивает. Берет телефон, но я лишь усмехаюсь.
Уверена, Адам или выключил мобильный, или не возьмет трубку. Это ведь так по-мужски: оставить все проблемы на хрупкие женские плечи и свалить в кусты!
Глава 16
— Он такой маленький, — завороженно произносит Маша, смотря на Родиона. — А как его зовут?
— Родион.
— Лодион, — малышка хмурится и дует губки. — Ло… Лоди…
— Как по-другому?
— Я Малия, но меня зовут Машей, а его можно клатко называть?
— Роди, — я смеюсь, когда до меня доходит смысл ее вопросов. Она не может выговорить букву “р”, а имя сына по-другому назвать нельзя.
— Лоди, — она вздыхает. — Плидется заниматься с логопедом уселднее, — серьезно произносит она и трогает сына за ножку. Нежно перебирает пальчиками по ползункам и хмурится, открывая и закрывая рот. — Не могу, — наконец, она отвлекается от усердного занятия. Не получится.
— Потом попробуешь еще раз, — я улыбаюсь.
— А почему он плачет?
— Хочет кушать.
— А что он кушает?
— Мое молоко.
— У тебя есть молоко? — девочка смотрит на меня широко открытыми от удивления глазами. — Как у коловы?
Я смеюсь. Она такая непосредственная и искренняя, что я удивляюсь тому, как ее няня может оставаться глыбой льда без просвета улыбки на лице. Это ведь невозможно с таким солнечным одуванчиком рядом.
— Нет, не как у коровы, — серьезно произношу я. — Когда у женщины появляются дети, она может их кормить молоком, которое собирается у нее в груди.
— В глуди? — Маша удивленно смотрит на меня. — У тебя там молоко есть? — и тычет в меня пальцем.
— Есть, — киваю.
— А когда я появилась, у тебя там тоже молоко было?
Я хочу, чтобы прямо здесь и сейчас появился Адам, чтобы послушал вопросы своей дочери и попробовал ответить на них. Почему этим должна заниматься я? Почему чувствую себя виноватой перед девочкой за то, что не появилась в ее жизни раньше? Да как же так можно: не рассказать дочке, что у нее скоро будет братик. И новая мама. Не ее.
— Было, Машунь.
— А как я появилась? — спрашивает она.
— В каком смысле?
— Ну где ты меня взяла? Как дети появляются у лодителей?
Я бросаю негодующий взгляд на няню. Чем она весь день занимается, что не может объяснить девочке элементарных вещей? Или та ее настолько боится, что даже не спрашивает?
— Машунь, а иди принеси игрушки, поиграем.
— Ула!
С веселым визгом Маша убегает наверх, за ней собирается пойти и няня, но я останавливаю ее грозным:
— А вас, Штирлиц, я попрошу остаться.
Она недовольно поджимает губы и поворачивается ко мне, сжимает руки в замок впереди себя и спрашивает не без щепотки раздражения:
— Слушаю.
— Вы с девочкой занимаетесь?
— Чем именно?
— Не делайте вид, что не понимаете. Она задает кучу вопросов, на которые в ее возрасте уже должна знать ответы. Кстати, сколько ей?
Няня закатывает глаза, мол, ну вот, даже возраста ее не знаете, а уже меня учите.
— Ей семь, — спокойно отвечает она. — Недавно исполнилось.