Мама, я люблю тебя
Шрифт:
— Ради бога!
Там снимали сразу шесть или семь фотографов. У одного из них была большущая кинокамера.
— Пошли, — позвала меня Мама Девочка.
Мы вернулись в надстройку и снова вошли в лифт.
— Что случилось?
— Нам надо отсюда уйти.
— Нельзя, — сказала я. — Глэдис очень расстроится.
— Да ничего подобного! Она даже не заметит.
Мама Девочка нажала одну из кнопок, дверь закрылась, и лифт медленно пополз вниз. На каждом этаже за дверью слышался страшный шум. Лифт остановился, дверь отодвинулась, и мы вышли
В вестибюле было полным-полно людей, незнакомых Маме Девочке, и она стала искать глазами другой выход, но его нигде не было видно. Мы решили пробиться как-нибудь к главному выходу, но, когда дошли до лестницы, которая вела на второй этаж, толпа понесла нас наверх. На втором этаже Мама Девочка тоже не увидела ни одного знакомого лица, нам и здесь не удалось выбраться из толпы, и нас потащило на третий этаж. Там тоже не оказалось ни одного знакомого лица. То же самое было и на четвертом. На каждом этаже, вероятно, было не меньше сотни гостей, а на пятом, наверное, даже две — и все они восхищались Глэдис. А она разговаривала и смеялась так, что ее было слышно на всех этажах, и флиртовала со всеми мужчинами, которые ей подвертывались.
— Надо отсюда смыться, — сказала Мама Девочка. — Лучших приемов я не видела, но пришла я только потому, что в своей телеграмме она писала: если я не приду, ее брак не состоится и виновата в этом буду я. А уж такой грех я на душу брать не хочу. Я хотела только, чтобы она узнала, как я за нее рада, а теперь нам надо идти приниматься за работу.
На мраморной лестнице, которая вела в надстройку, было страшно много народу, но мы кое-как протиснулись и опять оказались на самом верху. Мы уже собирались войти в надстройку и снова съехать на лифте, но Глэдис увидела нас и замахала рукой.
«Ой-ой, — подумала я, — теперь-то уж нам придется остаться». Но Глэдис перестала махать и снова начала флиртовать с мужчинами, так что мы быстренько прошли в надстройку. Мы были уже совсем недалеко от лифта, когда увидели, что в уголке, у маленького бара, кто-то стоит и пьет. Это был Хо.
— Вы-то почему здесь? — спросила Мама Девочка.
— Выпить. Ну и хлебнул же я за сегодняшний день! Ее друзья пришли сюда не для того, чтобы увидеть меня, — это я вам могу сказать точно. Они приняли меня за дворецкого. И не для того, чтобы видеть ее; зачем они пришли, я вообще не понимаю. И еще я не понимаю, зачем я ввязался в эту историю. Ну что это за женщина?
— Послушайте-ка, — сказала Мама Девочка, — поставьте стакан и возьмите себя в руки. Через каких-нибудь часа два прием кончится, и вы останетесь наедине с редкостной и привлекательной девушкой — вашей (а не чьей-нибудь) женой.
— Но для чего прием?
— Для веселья. А сейчас, пожалуйста, ступайте вниз и веселитесь вместе со всеми. Они все женатые, и каждый из них празднует в душе собственную свадьбу; ну а вы празднуйте свою.
— Почему тогда вы не внизу? — спросил Хо.
— О, я побывала на всех этажах по очереди. Уже шестой час, и полшестого у меня репетиция. Похоже, что я опоздаю, но я не могла не прийти хотя бы на часок пожелать счастья вам обоим.
— Моя мать — внизу, среди незнакомых людей. Она потеряла моего отца, я хочу сказать — здесь, на свадьбе, через две минуты после их прихода. Где он — я не знаю. Зато я знаю, где моя жена, и знаю, где я: нигде, вот где.
— Прошу вас, — сказала Мама Девочка, — возьмите себя в руки и не думайте о своей матери: она, вероятно, веселится больше любого из гостей. И о своем отце не думайте: здесь полным-полно красивых женщин и девушек. И по-моему, вам лучше не думать также и о себе. Это единственный способ начать семейную жизнь. Просто веселиться — с незнакомыми.
— Ничего не понимаю. Мне тридцать семь лет. Это мой первый брак. Я ждал так долго потому, что нужно страшно много времени для того, чтобы стать врачом. И еще потому, что брак всегда значил для меня больше, чем что-либо другое на свете. А это разве брак?
— Нет, всего лишь свадебный прием, — ответила Мама Девочка. — Поверьте мне, такое начало семейной жизни не хуже любого другого, если только вы можете его себе позволить. Перестаньте сторониться людей. Это — первое. Потерпите, скоро вы будете наедине с ней все время. Оглянуться не успеете, как останетесь с ней вдвоем. Мне пора идти, но перед этим позвольте проводить вас вниз к вашей жене.
— Я теряюсь там.
— Вот там и теряйтесь, а не здесь. Завтра поймете сами, как я была права.
— Не гожусь я в мужья сумасшедшей. Ведь она сумасшедшая?
— Конечно нет. Просто она потерянная и надеется, что вы ей поможете. Вы уже женаты…
Хо посмотрел на свои часы:
— …час тридцать пять минут.
— Да. И чем скорее вы начнете помогать ей — тем лучше.
— Но как?
— Постепенно, и начать лучше прямо сейчас. Ступайте вниз к своей жене и будьте ей мужем.
Хо поставил стакан и скорчил гримасу. Потом потряс головой, будто хотел из нее что-то вытряхнуть, а потом пошел к двери, отворил ее и вышел.
А мы с Мамой Девочкой поспешили в лифт. Когда мы вышли в вестибюль, там было уже не так много народу, и очень скоро мы выбрались на улицу. Мы прошли пешком до угла, и там оказалось такси, и мы поехали на нем в «Пьер». Мама Девочка позвонила из вестибюля мисс Крэншоу — объяснить, почему мы запоздали, а потом мы с ней поднялись. Мама Девочка и мисс Крэншоу поговорили минутку о приеме у Глэдис Дюбарри, а потом пора было приниматься за работу.
— Начнем с начала второго акта, — сказала мисс Крэншоу. — Ключ такой: мать говорит веселые вещи, но на самом деле ей вовсе не весело. Нас интересуют сейчас только интонации; позы, движения и жесты — потом. Начинайте читать.
— Мы, кажется, знаем свои реплики наизусть, — сказала Мама Девочка.
— Правда? Очень приятно, и вообще должна сказать, что пока вы делаете гораздо большие успехи, чем все мы от вас ожидали или имели право ожидать. Я знаю, что все это время вы жили одной пьесой — а только так и следует жить, когда играешь в пьесе.