Мама, я жулика люблю!
Шрифт:
Она оделась, собрала вещи, которые ей разрешили иметь при себе, и под конвоем отправилась в камеру.
– Стоять! Лицом к стене!
Молоденький сержантик с нахальными глазами открыл решетчатую дверь.
– Руки за спину! Голову вниз! – снова скомандовал он.
И рукой подтолкнул вперед.
А когда она встала лицом к стене возле камеры, жадно зашептал на ухо:
– Хочешь, я к тебе сегодня приду! За жизнь поговорим, да. Я шоколадку принесу...
И так, как будто она уже согласилась, облапал загребущей
Варвара едва удержалась от того, чтобы не влепить ему пощечину. Этого она не сделала, но дернулась, отступила на шаг в сторону.
– Ты чего дергаешься, как та кобыла необъезженная! Я ж ведь и объездить могу!
Интуиция подсказала, что не стоит ударяться в полемику. Ничем хорошим это для нее не закончится. Сержант выйдет из себя и тогда уж точно постарается привезти свою угрозу в исполнение...
Варвара промолчала, и за это была вознаграждена скорейшим водворением в камеру. Сержант больше не стал ее лапать. Но подтолкнул в спину. Вслед ничего не сказал. Значит, интуиция ее не подвела. Правильно поступила она, что не стала злить конвоира. Да и не могла подвести ее интуиция. Она же во сне. И, похоже, сон этот управляемый...
Камера была примерно такой, какой она ее и представляла. Небольшое помещение, бетонный пол, стены плохо выкрашены масляной краской, четыре наглухо привинченные к полу койки с грязными матрасами, стол, скамейки, под потолком тусклая лампочка с зарешеченным абажуром, у входа унитаз с шумным бачком.
Занята была только одна койка. На ней возлежала женщина неопределенного возраста. Ей в равной степени можно было дать как двадцать, так и сорок лет. Глаза вроде бы молодые, но кожа лица неестественно темного цвета, как будто лютыми ветрами дубленная. Да и без алкоголя здесь явно не обошлось. Под глазами темные круги, губы в трещинах, волосы грязные, спутанные. И одета не ахти. Не сказать, что совсем уж бомжацкий у нее наряд, но и на людях в таком виде лучше не появляться.
– Кто такая? – не поднимаясь, бесцеремонно спросила баба.
– Варвара я.
– Варвара-краса, длинная коса... Тебя уже распаковали?
– То есть.
– Ну, вертухи еще пробу не сняли? Они таких красуль, как ты, обычно не пропускают. Тем более что сегодня Пузай на раздаче... Раздевал?
– Раздевал.
– А не вставил?
– Вам что, обязательно знать эти подробности? – возмутилась Варвара.
– Значит, вставил. А ты на меня, киска, голоса не повышай! – вскинулась баба.
Сорвалась с койки, подскочила к ней, пальцами, как тисками, сжала ее щеки и больно задрала голову вверх.
– Ты права здесь свои не качай, не надо! Люди будут решать, сколько у тебя здесь прав! А пока что не возникай!
Варвара очень надеялась, что эта встряска вернет ее наконец-то в спальню, где она так неосторожно заснула в ожидании Жени. Но нет, она так и осталась в камере... А может, все-таки это не сон!
– Ты поняла
Варвара ошеломленно кивнула. Да, она поняла... Хотя не совсем понятно, почему она здесь и терпеливо сносит выходки явно выраженного уголовного элемента.
– Ну, если поняла, тогда живи, – неожиданно подобрела баба. – Фиса меня зовут. Это и кликуха, да. И от Анфисы... Папа с мамой, царство им небесное, Анфисой от большого ума нарекли. Ну да ладно, я не жалуюсь. И ты не имей привычки жалиться. У нас это не любят. За какие такие грехи тебя сюда зачалили? Статью какую шьют.
– Пока никакую, – соврала Варвара.
Развращение несовершеннолетних – далеко не самая почетная статья в Уголовном кодексе. Во всяком случае, хвастаться нечем.
– Ты мне горбатого не лепи, не надо! – волком посмотрела на нее Фиса. – Меня не проведешь. За мной уже две ходки. Я таких, как ты, насквозь вижу. Ну, давай, колись. А то ведь я все равно узнаю.
Действительно, тайное легко может стать явным. Так что нет смысла изворачиваться.
– Статья сто двадцатая, – призналась Варвара.
– Оба-на! С малолеткой, что ли, замутила?
– Ему через четыре месяца восемнадцать. И мы очень любим друг друга.
– Любовь не любовь, а ментам за радость человеку срок впаять... Мэр у нас влегкую малолеток пользует, девкам и четырнадцати нет, а он их насаживает. Все это знают. И ничего, жив-здоров козел и не кашляет. А тебя вот за любовь зачалили. Еще и в наручники укатали, как ту каторжанку. Беспредел, в натуре. Да, попала ты, Варюха, не вопрос. Круто за тебя взялись. Здесь явно что-то не то. Или ты реально малолетку развратила, или кто-то крови твоей жаждет. Кто у твоего пацана родители? Шишкари небось крутые?
– Нет, родители его здесь ни при чем...
Варвара вдруг испытала острую потребность выговориться. Она уже поняла, что не снится ей ничего, все реально до ужаса. И если она сейчас хоть как-то не облегчит душу, то у нее наступит помутнение рассудка.
– Тогда кто при чем?
– Муж мой.
– А, ясно, простить не может, – оживилась Фиса.
«Даже прожженную уголовницу можно заинтриговать бабской историей,– подумала Варвара. – Уголовники же тоже люди, и ничто человеческое им не чуждо».
– Не может.
– А он крутой, твой муж?
– Крутой. И авторитетный. Агапов его фамилия. Люди определенного круга называют его просто Агап...
– Агап?! Твой муж?! – не смогла сдержать своего удивления Фиса. – Ну и заморочки, скажу я тебе! Да, тогда ты точно влетела не по-детски. Надавит на твоего красавчика, и полезет из него гной, как из чирья. Заставит рассказать, как ты его трахаться заставляла, тогда тебе никакой адвокат не поможет.
– Не заставит. Женя не такой. Да он и не узнает, что я здесь. Агап ему не скажет. Потому что Женя очень ему нужен.