Мама. Леля. Грибное лето
Шрифт:
Странно бывает – вдруг вспомнится что-то далекое, давно забытое, о чем и не вспоминала никогда.
Это было еще перед войной, когда Светланина мать, учительница, стала работать в деревенской школе. В соседнем доме жила большая семья, все ребята моложе Светланы, только один мальчик как раз ей ровесник… Сколько им было? По десять лет. Такой хозяйственный мужичок, матери во всем помогал, младшие его очень слушались.
Каждое воскресенье, а иногда и в субботу по вечерам, и в дни получки он стоял, как бы дежурил у ворот, поглядывая
«Маманька! Папаньку ведут!»
Из дома выбегала его мать, высокая, худая, с мужскими сильными руками. А к воротам какие-нибудь досужие приятели, добрые души, подводили его отца, который самостоятельно уже передвигаться не мог и висел, подпираемый их плечами.
Жена и десятилетний сын сейчас же начинали хлопотать вокруг него, объединенными усилиями протаскивали в узкую дверь, укладывали на кровать.
Светлана теперь даже не могла вспомнить его лица – только фигуру, идущую раскорякой на фоне яркой зелени и цветов. И еще запомнила – взгляд.
Неужели жена могла его любить – такого? Должно быть, любила все-таки. Когда он запаздывал вечером, она сама стояла у ворот или даже отправлялась встречать на станцию. А когда был молодым, он, должно быть, тоже считал себя неотразимым и говорил, как Саша Бобров: «За меня всякая пойдет».
Светлана вспомнила, как пожалела сегодня девушку, Сашину невесту. Пожалела, уверенная в своем счастье…
Как медленно ползет по стене полоска лунного света! Это похоже на движение минутной стрелки на часах. Оно почти незаметно для глаза. Но вот и еще один цветок на обоях ушел в тень… Который может быть теперь час?
…Кто-то ходит по коридору – значит, еще не поздно. Кто-то постучал в дверь. Светлана сказала: «Войдите!» – и только потом вспомнила, что она раздетая, лежит в кровати. Она быстро села, накинула на плечи халат.
Дверь распахнулась так широко, что стукнула о соседкин сундук, стоявший в коридоре. Вошли двое мужчин, поддерживая третьего, висевшего на их плечах. Его голова была опущена, Светлана не видела его лица.
«Маманька! Папаньку ведут».
Откуда этот мальчик? Как его зовут? Светлана не могла вспомнить. Ваня или Сеня? И почему он не вырос за эти десять лет?
Вошедшие мужчины сказали:
«Вот, принимай хозяина».
«Что вы делаете? Зачем вы его сюда привели?»
«Как – зачем? – сказали они. – Муженька своего не узнала?»
«Вы ошибаетесь! – крикнула Светлана. – Это не мой муж! Мой муж вон там, на диване спит».
Они засмеялись. Она увидела диван, ярко освещенный луной. На диване никто не спал, простыни и подушки были прибраны, как днем.
Мужчина, которого подвели к ней, поднял голову, она увидела, что у него лицо Кости. А взгляд у него был как у того соседа в деревне, отца мальчика.
А мальчик – Ваня или Сеня – сказал:
«Маманька, давай его уложим».
«Откуда этот мальчик? – крикнула Светлана. – Почему ты зовешь меня матерью?»
Светлана хотела вглядеться в лицо мальчика и вдруг поняла, что видит с закрытыми глазами. Нужно поскорее их открыть…
Она открыла глаза. На стуле, рядом с кроватью, висел ее пестрый халат. Полоска лунного света дошла до середины дивана. На диване подушки смяты, одеяло откинуто. Кости нет.
Светлана лежала, прислушиваясь, минуту, две минуты. Потом надела халат и вышла в коридор. Там горело электричество и было очень холодно. Холод шел низом, вдоль пола, к ногам.
В кухне тоже было светло. На полу около раковины, веером, большая разбрызганная лужа. Костя стоял на подоконнике, форточка была открыта. Казалось, что его волосы дымятся, – это входил в комнату морозный пар.
– Слезай сию минуту! Закрой форточку.
Она сказала это совсем негромко. С таким же вот накалом приходилось говорить в школе, когда ребята делали какую-нибудь особенную гадость. И мальчишки сразу слушались, даже пугались немного.
Константин тоже, как бы испугавшись, захлопнул форточку и соскочил с окна.
– Иди в комнату и ложись. Почему у тебя волосы мокрые?
– Я умывался.
Светлана взяла его за плечи, повернула к двери. Твердые плечи, сильные руки, которые поддерживали ее, – их сила теперь была враждебна и даже вызывала страх.
Он вернулся в комнату и лег, не сказав ни слова.
Она вытерла пол около раковины, потушила свет в кухне и коридоре.
Теперь опять все началось сначала: они лежали в темноте, лежали, прислушиваясь к каждому шороху, и каждый знал, что другой не спит.
А луна совсем ушла из комнаты.
Потом Светлане почудилось, что Костя опять хочет встать и уйти. Она вскочила и повернула выключатель. Нет, он лежал спокойно. Он быстро поднял руку, защищая глаза от яркого света.
Светлана сказала с брезгливой гримасой:
– Спи, тебе завтра на дежурство идти. Ты завел будильник?
Будильник был заведен, как всегда, на шесть часов.
И опять молчание, темнота. Только смутные шорохи и тяжелые мысли.
Наконец она поняла, что теперь-то уж Костя по-настоящему заснул. И очень быстро заснула сама. И почти сейчас же – так ей показалось – зазвонил будильник.
Сразу проснуться не удалось. Когда проснулась, Константин в шинели и меховой шапке стоял у двери, собираясь уйти.
Он обернулся, увидел, скорее почувствовал – было еще совсем темно, – что Светлана смотрит на него.
Негромко щелкнула входная дверь. Шаги на лестнице, потом под окнами в саду.
Светлана закрыла глаза.
И сейчас же увидела Костю, торопливо идущего к остановке автобуса.
Помнит ли он все, что было? Если помнит – значит, сейчас думает о ее словах: «Ты мне отвратителен!» Если не помнит – старается догадаться: что же он мог сказать или сделать этой ночью?