Мамаев курган: Памятник-ансамбль героям Сталинградской битвы
Шрифт:
Они тут же ложатся на мои бедра и стискивают до боли. Митя скользит взглядом по телу. Я сегодня в атласном синем платье в пол. На плечах – бретельки. Декольте у платья действительно слишком открытое, но я спросила у мамы, она не запретила его надевать.
Просто в зале никто не позволил бы себе так хищно и явно заглядывать в ложбинку между грудей. Даже прокурор сдержался, а Митька…
От его взгляда мой живот опять сводит спазмом. Мне двадцать лет и вот такие взгляды, поцелуи и ощущение прижавшегося к животу мужского желания –
Мне хотелось бы большего, но только после никаха. Я мечтаю выйти замуж раз и на всю жизнь, родить троих детей, воспитать их достойными людьми, а постарев, рассказывать внукам о своей честной, счастливой жизни без необходимости опускать взгляд и привирать.
Верю, что с Митей всё будет именно так.
Его ладонь ползет мне за спину, я сжимаю кисть и ловлю затуманенный взгляд.
– Митюш, пожалуйста…
Он хмурится, не хочет отказываться от возможности меня ощупать, но сдается. Наклоняется к моему лицу, я тут же делаю то, о чем он просит без слов. Сжимаю ладонями щеки парня – они гладкие. Он всегда аккуратно брит. Прижимаюсь своими губами к его.
Хочу тут же отстраниться, но он придерживает, ныряя пальцами в мои залакированные волосы. Я напрягаюсь, даже почти пищу, а он требует расслабиться, с нажимом массажируя кожу подушечками пальцев.
Я чувствую, как по моим губам проезжается язык. Хочет в меня. Я знаю. Уже несколько раз позволяла, хоть это и харам.
Меня изнутри разрывает противоречивость. Творить такое под носом у родителей – не просто наглость, а непозволительная насмешка. Но как я могу бесконечно ему отказывать? Он же тоже человек… Я же его люблю…
Несмело расслабляю рот, Митя тут же начинает раз за разом толчками нырять глубоко.
Если честно, мне так целоваться не нравится. Может быть потому, что просто еще не понимаю всего в отношениях между мужчинами и женщинами, но я делаю вид, что разделяю его страсть.
Настойчиво давлю на грудь и отстраняюсь, когда обе руки парня устраиваются на моих ягодицах. Это, очевидно, уже слишком.
– Мить, пожалуйста…
Он разжимает со вздохом.
Я чувствую себя не лучшим человеком. Балансировать между ожиданиями семьи, желаниями любимого и своими ощущениями очень сложно.
– Поехали со мной, Аль…
Митя просит, сводя брови на переносице. Его просящий, наполненный нетерпением взгляд усугубляет мое чувство вины. А еще я старательно гашу вспышку злости за то, что требует слишком многого после моих частых и настойчивых попыток донести всю сложность происходящего.
Женщина должна быть терпеливой. Для своего мужчины – понимающей.
Улыбаюсь и глажу его по лицу. Любуюсь искренне, а он снова опускает взгляд вниз. Хочется подтянуть ткань повыше, чтобы и самой не смущаться, и его не мучить, но я не уверена, что он поймет этот жест правильно. Поэтому просто жду, когда вернется глазами к моему лицу.
Он очень красивый. Высокий голубоглазый блондин с курносым носом. Мы – противоположности и внешне, и по характеру. Он – свободолюбивый, не знающий запретов и границ. Я – из них состоящая. Завидую ему и чуть-чуть мечтаю, что когда он возьмет меня в жены, начнется совсем другая, наполненная свободой, жизнь. Но для этого нужны шаги. Не мои. Его.
Навязываться я не стану.
– Как же я поеду, Мить? Там все мои… Лейляша…
Он кривится. Для него это не аргумент. А я переживаю всплеск обиды.
– Бросай их ради меня, Аль. Я ради тебя кого-угодно брошу…
Смеюсь и хлопаю парня по груди, а в моей при этом разливается тепло.
Это звучит очень трогательно. Даже спорить не хочется. Наверное, если он так говорит, то ему ради меня тоже есть, что бросать…
– Не могу, Мить… Прости…
– На мотике на речку, Аль… Без шлемов… Давай…
Его предложение звучит так вопиюще и будоражаще, что у меня дух перехватывает. Буйное воображение тут же рисует картину совсем не из приличных, но как же заманчиво…
Ехать, раскинув руки, чтобы ветер обдувал, волосы развевались, кричать… Потому что с ним всё можно делать громко. И смеяться. И ругаться…
А раз уж речка, то может даже покупались бы…
А-а-а-а… Как заманчиво и как непозволительно.
Жмурюсь и мотаю головой. Нет. Потом. В той нашей будущей жизни — всё на свете.
Кладу свои ладони на руки Мити. Снимаю со своих бедер, веду вверх. Я знаю, что проявлять уважение и любовь к людям, в частности мужчинам, целуя их руки — это только наша традиция. Но Митю я хочу любить по-всякому: и как хочется ему, и как хочется мне.
Поэтому тяну ближе, прижимаюсь губами к костяшкам, вскидываю смущенный взгляд. От того, как он улыбается, смущаюсь ещё сильнее.
Знаю, что он в этот жест закладывает не тот смысл, что я, но это и неважно, мы обо всем договоримся.
– А если ночью подъеду, спустишься?
Он сглатывает, я вижу, как дергает кадык и очень хочу пообещать глупость, но из последних сил мотаю головой. Не могу так поступить с родителями и собственной репутацией. Мне и так сложно смотреть им в глаза. Хочу сохранить хотя бы крупицы.
– Вот ч-ч-черт…
Митька ругается. Дергает руки. У меня зрачки расширяются от волнения. Думаю, что сейчас вспылит, обвинит, уйдет. Но он шагает ближе, поддевает мой подбородок, мы смотрим друг другу в глаза.
– Отравила меня…
Я молчу, по коже мурашки. Это неправда. Я – верующий человек, а колдовство – это грех. Правда я все равно грешница. Зная правила, нарушать их – это умышленное преступление против Бога. Но с Митей об этом не спорю. Просто жду.
Злость в его взгляде потихоньку гаснет. Он принял оба отказа. Я выдыхаю. Он готов дальше терпеть мои особенности. Подается вперед за поцелуем напоследок. Мое нутро протестует, не стоило бы, но я снова не отказываю.