Мамино завещание
Шрифт:
Когда вошли мы с братом, в ограде установилась полная тишина. Все устремили взгляды на нас, как будто мы представляли из себя, что-то, чрезвычайно любопытное. Даже наши соседи, видевшие нас каждый день, не спускали с нас глаз. «Сироты, сироты…» – шепотком пронеслось по двору. Мне неприятно было слышать это слово. Оно, как будто, переводило нас с братом в другую, унизительную категорию. От этого слова становилось зябко и страшно. Я вдруг задрожжала и решила спрятаться от всего этого кошмара. Забежала в дом и залезла под родительскую кровать. Оттуда я видела входную дверь и всех входящих, а меня, как я думала, не видел
Внезапно, входная тяжелая дверь широко открылась и четверо папиных приятелей внесли на своих плечах гроб. Он был огромным и красным. Гроб проплыл над стоящими людьми и установился в центре зала, на три деревянные табуретки. Туда, где всегда стоял наш большой диван. Я боялась подумать о том, кто лежит в этом жутком гробу. Крепко ухватилась за металлическую ножку кровати и зажмурила глаза. «Ничего этого нет, мне это приснилось !» – сказала я себе.
Вдруг, чьи-то чужие холодные руки стали вытаскивать меня из-под кровати. Я отчаянно сопротивлялась и кричала, чтобы меня не трогали. Чей-то женский голос неуверенно произнёс: « Может, не надо трогать девочку?» Но другой голос, визгливый и нервный, с раздражением, ответил: « Надо же, ей с отцом проститься! Большая уже девочка! Пусть сидит возле него! » Меня подхватили под руки и потащили в большую комнату. Там, на месте дивана, стоял этот страшный красный гроб.
– « Откуда мне знаком этот плющ, которым обит гроб? Это же наши плюшевые шторы! Они висели, на входе в зал. Зачем, мать отдала на гроб, наши красные плюшевые шторы? Зачем она отдала шторы?» – всплыл в моей голове вопрос. Потом появился белый вязкий туман, гроб вздрогнул и медленно поплыл, прямо на меня…
Я очнулась уже на диване, в спальне. Возле меня сидела тётя Даша, сестра матери. Она держала меня за руку. – « Аня! Полежи спокойно, ты была в обмороке!» – сказала тихо тётя Даша и потрогала мой лоб. Из спальни, я снова увидела гроб. Сидящую возле него, в чёрном шарфе, мать, много толпящихся людей. Нестерпимо болела голова. «Скоро все разойдутся и все закончится!» – подумала я.
Человека, лежащего в гробу, я не отождествляла с отцом. Отец – это отец, теплый, добрый, родной. А это чужой холодный человек, лежит в новом черном костюме, с новым носовым платком в синих руках. Какая-то незнакомая тётка, протирает его восковое лицо одеколоном "Жасмин". Запах одеколона плыл по воздуху и наполнял меня ужасом. Тогда, я еще не знала, что запах жасмина теперь навсегда, будет ассоциироваться для меня со смертью…
Папу хоронили в день его рождения, 24 июня. Гроб вытащили на улицу и установили в ограде. Тетя Маша, сестра папы, надела на меня черный платок. Пришел фотограф и начал фотографировать нас. Был солнечный июньский день. Но, вдруг, откуда-то набежала тучка, и брызнул короткий дождь. Капли блестели на папином восковом лице и на шерсти костюма. « Погода плачет. Хороший человек умер… », – услышала я, позади себя.
Когда похоронная процессия шла по городу, за ней ехали машины с папиной четвертой автобазы. Было много народу. Папу любили сослуживцы, за его доброту, веселый характер и умение починить любую машину. Любили соседи и друзья, за готовность помочь в любой нужде и бескорыстие. Я помню три длинных одновременных гудка десятков машин, от силы которого закладывало в ушах. – «Вроде, простой шофёр, а почести, как начальнику… Слышите, как гудят ?» – говорили в похоронных рядах.
Я смотрела на плачущую мать. Она шла в черном платье, на голове, повязан шелковый черный шарфик. Гнев закипел в моей детской душе. Как она ловко притворяется, что скорбит по отцу! Не раз, я слышала, как она кричала ему: «Чтоб, ты сдох!». Вот он и умер. А, теперь, выходит, все её жалеют! Они думают, что она, действительно страдает. А, на самом деле, она радуется, что папа умер. – «Это, она виновата, что, умер папа! Она виновата, она!» – закричала я, показывая рукой на мать. Тетя Маша рукой зажала мне рот…
Часть 2. Отчим
С момента смерти отца, закончилось и моё счастливое детство. Оборвался светлый отрезок времени, когда я была любимой папиной дочкой. Смерть отца поделила мою жизнь на две части. Та лучезарная часть, освещенная отцовской любовью, теперь превратилась в прошлое. Началась другая: суровая, черно-серого оттенка реальность. Денег в семье не хватало, учительская зарплата матери была маленькой. Нам с братом выплачивали пенсию по утере кормильца: 44 рубля 50 копеек в месяц. Мама вынуждена была работать в две смены.
С работы она приходила уставшая, злая. Если, отца мы любили, то мать всегда боялись. Став взрослой, я с благодарностью, осознаю, что мама зарабатывала деньги, чтобы кормить и одевать нас. Мы с братом никогда не нуждались в еде, носили хорошую одежду. Все это, теперь, благодаря маме. Но, мы не знали, что такое, материнская любовь. Мы были сыты, одеты и несчастны, одновременно.
Я с удивлением слушала, как мои сверстники рассказывают про своих матерей. Оказывается, мать может произносить ласковые слова, гладить ребенка по голове, читать книжки, целовать его перед сном. Мы с братом, ничего этого не знали. Зато, мы знали места во дворе, куда можно убежать и спрятаться, когда мама приходит с работы в плохом настроении. А настроение у нее, редко бывало хорошим. Мама всегда была недовольна. Когда в детском саду, мне дали разучить стишок про ласковую маму, я отказалась озвучить его. Воспитатели удивились моему упрямству. Они не догадывались, что я не могу связать воедино эти два слова: "ласковая" и "мама".
Для меня, эти слова были прямо противоположны по смыслу. Потому, как мы с братом видели маму только в негативных состояниях. Она почти всегда пребывала в нервозном, раздраженном настроении. Срывалась на нас, обрушивая поток ругательств. Когда был жив отец, он нас в обиду не давал. Он сурово одергивал жену. В его присутствии, мама кричала на нас, но не смела трогать. Теперь, когда папы не стало, ее никто не сдерживал. Если, мы не успевали убежать на улицу, то нам доставались от неё пинки и подзатыльники.
Она подходила к нам близко, только с одной целью – чтобы ударить. Неудивительно, что мы старались держаться от нее подальше. А чаще всего, она порола нас ремнем. Мама была физически крепкой женщиной и рука у нее была тяжёлая. Однажды она жестоко избила брата пряжкой ремня, за двойку по русскому языку. Вряд ли, эта двойка была причиной маминой жестокости. Просто начав бить, мама не могла остановиться. Вся спина у брата, была в кровоподтеках. Он лежал на животе, размазывая слезы по грязным щекам. В это время, я пряталась в кладовке,за шкафами.