Мамка
Шрифт:
— О красот своей много мечтаешь! — жестоко говорила она, въ содержанки собираешься.
— Помилуйте, барыня! — оправдывалась двушка въ напрасныхъ слезахъ.
— Тогда — какого же ты принца дожидаешься?!
Одна изъ барышенъ по зим была просватана. Женихъ ея, московскій купчикъ ухарь, изъ цивилизованныхъ, женился ради денегъ. Некрасивой и золотушной невст онъ возилъ букеты и конфекты, а хорошенькой горничной, при каждомъ удобномъ случа, подмигивалъ, — то золотой сунетъ
— Совстно ужъ очень! Люди меня обласкали, одли, обули, а выходитъ, точно я, вмсто благодарности, отбиваю.
Пошла и разсказала все хозяйк. Вышелъ скандалъ. Жениху отказали, а «Акулину» — тоже со двора долой, чтобы впередъ застраховать хозяйскихъ дочерей отъ опасной конкурренціи. Исторія огласилась, и въ хорошихъ купеческихъ домахъ «Акулина» мста не нашла, пришлось спуститься пониже, пріютиться въ семь какого-то бухгалтера… Но и отсюда ее выжила злополучная красота! Она начинала Ольг мшать почти столько же, сколько стснялъ ее когда-то дворянскій паспортъ, но отдлаться отъ этой обузы было трудне, чмъ отъ старой.
Такъ, переходя съ мста на мсто, Ольга перемнила нсколькихъ хозяевъ. Замужъ она упорно не шла, все надясь, что какъ-нибудь, хоть чудомъ, да выскочитъ на прежнюю свою колею, вернетъ утраченное званіе, подетъ въ Петербургъ, и тогда начнется для нея жизнь сызнова. Въ прошломъ году случилось ей жить на мст, въ подмосковномъ дачномъ поселк. За нею сталъ сильно ухаживать мстный лавочникъ, человкъ зажиточный, изъ кулаковъ, красивый, властный, грубый. Ольга отвергла его исканія такъ же, какъ и вс другія. Но это былъ хищникъ не изъ тхъ, что упускаютъ полюбившуюся имъ добычу. Однажды Ольга пила чай въ гостяхъ у какой-то сосдки, и та угостила ее вареньемъ, отвдавъ котораго, двушка скоро впала въ глубокій, мертвый сонъ. Пробудилась она въ объятіяхъ своего преслдователя.
Лавочникъ успокоилъ взрывы отчаянія погубленной двушки общаніемъ жениться на ней по осени, и Ольга покорилась своей судьб съ тупымъ фатализмомъ, который, вообще, овладлъ ею съ тхъ поръ, какъ пожаръ уничтожилъ ея подлинный документъ…
— Да неужели вы даже ни разу никого но спросили, какъ вамъ возстановить себя въ утраченныхъ правахъ? — спрашивали ее впослдствіи.
— А кого я спрошу? кому доврюсь? Вдь признаться надо было бы… Страшно! Я законовъ-то не знаю…
Когда осень пришла и господа Ольги, вслдъ за другими дачниками, потянулись въ городъ, — лавочникъ объяснилъ своей невст, что онъ съ удовольствіемъ и въ самомъ дл женился бы на ней, если бы, къ несчастію, не былъ уже женатъ. Ольга, какъ сама выражается, «наплевала ему въ глаза», но — ей оттого лучше не стало. Она была беременна. Господа, сожаля о ея печальной исторіи, держали ее у себя, пока ея положеніе не сдлалось слишкомъ замтнымъ, — затмъ, конечно, уволили… Ольга съхала на квартиру, которую ей посчастливилось найти задешево у какой-то повивальной бабки. Та уговорила молодую женщину, — когда ребенокъ родится, сдать его въ воспитательный домъ, а самой пойти въ кормилицы…
— Выгодне этихъ мстъ, если въ хорошій домъ попасть, нту. Ты красавица, тебя въ любой княжескій или графскій домъ руками оторвуть…
И, дйствительно, когда пришла пора, мсто она нашла Ольг превосходное… Но — на мст этомъ она и встртилась со своею теткою…
— Гд же теперь эта Ольга? — спросилъ я разсказчика.
— У тетки живетъ… Ту страшно поразила ея исторія… Клянетъ себя, что загубила двку, ухаживаетъ за Ольгою, какъ за родною дочерью… Деньжонки-то теперь есть, можно жить не ссорясь.
— Что же? такъ до конца дней своихъ она и останется въ крестьянскихъ двицахъ Акулинахъ?
— Нтъ, устраиваемъ ей возстановленіе въ правахъ. Только — сложная штука.
— Почему?
— Да потому, что и тетка, и господа эти, у которыхъ она въ мамкахъ жила, наглупили, огласили исторію. Проще бы всего — Акулининъ паспортъ сейчасъ же въ клочки, пріхать на родину и заявить о потер вида на жительство. Никакихъ бы хлопотъ… Тамъ вдь ее вс знаютъ. А тутъ — стало извстно, что она по чужому виду проживала…
— Такъ что же?
— Преступленіе же это. Уголовщина. Ну, спросятъ, а какъ достался вамъ этотъ чужой видъ? Присвоила, — опять преступленіе. Отъ кого? Отъ женщины, погибшей при сомнительныхъ обстоятельствахъ… фатальный кругъ уголовныхъ сцпленій. Придется перешагнуть черезъ судъ и публичную огласку, — нечего длать. А она и слышать не хочетъ. Чуть о суд упомянемъ, такъ и затрепещется…
— Знаете что? — сказалъ я.
— Что?
— Посовтуйте-ка тетк этой Ольги поскоре пріискать ей жениха, а Ольг — непремнно и немедленно выйти замужъ.
— Что же будетъ?
— Да очень просто, получится третья фамилія, въ которой утонутъ и Ольга N, и Акулина Лаптикова… Останется новая полноправная Имярекъ тамъ какая-нибудь.
Адвокатъ засмялся.
— Знаете, а вдь это идея. Но Акулина-то останется, все-таки…
— Что за важность? Это уже отъ мужа зависитъ, какимъ уменьшительнымъ именемъ звать свою жену. Можно Акулину Олею кликать, и Ольгу Акулею… дло вкуса и привычки.
Такія-то причуды случаются на свт, господа!
1911