Манадзуру
Шрифт:
— Какая тебе разница, — заметила женщина.
— Неужели я умираю? — трогая горло, снова пробормотала я. — Быть может, смерть близка, и поэтому я так часто оказываюсь в Манадзуру.
— Манадзуру — не место, куда всем следует идти умирать! — возмущенно промолвила женщина, продолжая смотреть в окно.
— Прости, — коротко извинилась я, и она тут же оттаяла, после чего вновь сосредоточенно уставилась на проплывающий в окне пейзаж. Автобус ехал по дикой рощице, которую женщина звала лесом.
— Смотри, вон там я собирала хворост. А вон там я первый раз обнималась с мужчиной.
— Ведь у меня уже нет дороги назад, да? — спросила я женщину.
— Не говори так, ты же там существуешь!
— Существую?
— Не сможешь существовать там — навсегда потеряешь дорогу обратно.
— Значит, то же самое произошло с Рэем?
— Ну, этого я не знаю, — сухо отрезала она и снова принялась болтать. — Вон там я жила. Вон там я хворала. Вон там вылечилась и продолжала жить. Вон там старела. Вон там родилась. — Автобус сбавил скорость. Каждый раз место, куда тыкала женщина пальцем, вспыхивало тусклым светом.
— Красиво, — наклоняясь к лицу женщины, промолвила я.
— Да, красиво, — отозвалась она. Сквозь верхушки деревьев пробивалось множество солнечных лучей. Дождь совсем прошел. «Хочу к Момо», — подумала я.
«Не хочу умирать, — отчаянно завертелась в голове мысль. — Вот умру я, а как же они? Момо, даже покинув меня, будет плакать, если я умру. И мама будет плакать».
В горле стоял ком. Грудь пронзила боль. Автобус ехал вперед, женщина по-прежнему беззаботно щебетала.
Наконец, автобус остановился.
Я вышла и обнаружила, что стою на краю мыса. Я уже была здесь когда-то. Белое здание павильона, где я пила кофе, тогда вмиг разрушилось и возникло снова, сейчас оно обветшало настолько, что трудно было даже представить, как этот павильон выглядел раньше. Женщина пошла вперед и стала спускаться по лестнице, ведущей вниз к морю. Иногда ступеньки обрывались, сменяясь ровным забетонированным спуском, потом опять начинались ступеньки.
Царило полное безветрие. Начался отлив, обнажив риф до самых скал, которые когда-то высились прямо посреди моря.
— Пойдём? — потянула меня за руку женщина. Мы перепрыгивали с валуна на валун. Наконец, путь преградила скала, на которую мы не смогли забраться. Мы вернулись на берег и оттуда долго смотрели на горизонт. Мы смотрели до тех пор, пока вечернее солнце не утонуло в морской дали.
— Ну что, ты успокоилась? — спросила женщина.
— Угу, — словно ребенок на вопрос матери, промычала я в ответ. — Угу, теперь я точно смогу вернуться.
— Ну и хорошо, — ласково промолвила женщина, затем снова двинулась вперед и стала подниматься по лестнице. Какие у нее тонкие ноги. Вдруг мне захотелось повиснуть на них, подобно тому ребенку, что изо всех сил цеплялся за её коленку.
— Грустно расставаться, — проговорила я.
— Грустно, но ничего не поделаешь.
— Всё равно грустно.
— Поезжай, — промолвила она на прощанье и посадила меня на автобус. Я обернулась, а она помахала мне рукой. Автобус опять
Вдруг меня посетило странное предчувствие, я присмотрелась и увидела Сэйдзи.
— Сэйдзи! — позвала я, и снова: — Сэйдзи!
Сэйдзи неуверенно обернулся. Затем раскрыл рот и что-то сказал. Но я не расслышала.
Тотчас Сэйдзи исчез, а автобус въехал в город. Из окон тянувшихся до самой кромки моря домиков лился где белый, а где желтый свет. Я вышла на конечной остановке «Станция Манадзуру» и купила билет. «Покупать «зеленые билеты» в кассе куда дешевле, чем в поезде», — галдели женщины, толпясь у турникета. Подняв ветер, прибыл поезд. Я обернулась и заметила, как два коршуна подались куда-то вдаль, вглубь полуострова.
Один за другим они улетали все дальше, их белые крылья постепенно таяли в окрестной мгле.
— Манадзуру, — прошептала я и почувствовала, как накатывает тоска. Находясь в Манадзуру, я уже скучала по Манадзуру.
Манадзуру. Грудь в глубине снова пронзила боль.
Глава 8
— Мне уже скоро семнадцать! — провозгласила Момо.
Выходит, что сейчас ей шестнадцать. Интересно, когда я в последний раз считала годы и месяцы с её рождения. Год и одиннадцать месяцев. Два года и восемь месяцев. Три года и два месяца. Когда мне было 26, я встретила Рэя. Это если сейчас к возрасту Момо прибавить еще десять лет. С того дня, как пропал Рэй, я перестала обращать внимание на неумолимо бегущее вперед время.
— Как быстро идет время, — заметила я.
— Совсем не быстро.
— Значит, медленно? — заинтересовалась мама.
— И не медленно, а как надо!
— Ах, вот как! Как надо, значит! В самый раз, да? — развеселилась мама. — Верно, в твоем возрасте и мне так казалось. Но сейчас для меня оно бежит слишком быстро.
Мы все втроем сидели за шитьем. Момо трудилась над маленьким кошельком — они договорились с подружкой сделать себе одинаковые. Мама шила салфетку. А я занялась чехлом для хранения пакетов из супермаркета — такой я видела в журнале.
— Из вельвета красивый чехол получится! — заметила Момо. Полиэтиленовые пакеты из супермаркета я обычно сворачивала и укладывала в выдвижной ящик, постепенно под ворохом наслоенного друг на друга, словно птичьи перья, белого полиэтилена, скатываясь в комочки, собиралась пыль. Прилипшие к некоторым пакетам соринки потихоньку проваливались вниз и копились на дне ящика.
— Мне нравится, как шуршат пакеты из супермаркета, — Момо сегодня была разговорчивой. Губы её при этом двигались абсолютно правильно, и я подумала, что пройдет совсем немного времени, и с неё навсегда исчезнет тень детства. Даже с моей Момо. Сдвинув стулья треугольником и заключив в центре кусок пустоты, мы трое сидели напротив друг друга. Момо болтала ногами. Мама сидела на стуле, ровно выпрямившись, словно в традиционной позе на татами. Я на светло-коричневом вельвете делала стежки темно-коричневой ниткой для вышивания.