Манчестер Блю
Шрифт:
– А какая связь между Ирландией и Аламо?
– Не знаю. Но мы оба считали, что ИРА причастна к этому грузу. Если Кунз обеспечивал отправку, то, возможно, сейчас он находится здесь. – Маршалл выпрямился и шумно выдохнул: – Зараза!
– Что такое?
– Он хочет отомстить. Думает, я убил его жену, поэтому схватил моего партнера. Ах черт! Это он все устроил в Сан-Антонио.
– А что Ронейн?
– Он выжил. Может быть, искалечен, но жив. Дьявол, это какая-то жестокая и подлая игра. – Маршалл почувствовал ненависть к Вашингтону. После многих лет службы
– Они согласились подвергнуть тебя опасности, и их устраивает твое стремление отомстить за Ронейна.
– Меня подставили. А Ронейн, желая помочь, передал это сообщение. Нет, он не Понтий Пилат. Боже, как он мучается после смерти Бетти и детей! Бедный Ронейн.
– Все не то, чем кажется. Что это такое?
– Предупреждение, чтобы я полагался только на себя самого и не доверял Вашингтону, да и вообще никому.
– Значит, и мне тоже, а?
– Нет, ты особый случай.
Она прикоснулась к волосам на его затылке и стала их ласкать. Маршалл медленно повел головой от удовольствия и попытался расслабиться. Но все его мысли были о Ронейне, чувство сострадания и страха за его судьбу не давало покоя.
– Ты можешь все бросить, – прервала она его мысли. – Упаковаться и улететь домой, найти Ронейна.
– Я уже слишком далеко зашел. Как змея, вцепившаяся в свою жертву. Мои челюсти не выпустят ее. Теперь придется ее заглатывать.
– Никто тебя не обвинит.
– Я сам буду винить себя. Да и Ронейн тоже. Черт, как он, наверное, себя ненавидит. Как одиноко себя чувствует, считая, что бросил меня в пасть ко льву.
– Он тебе по-настоящему дорог, да?
Маршалл кивнул.
– Кроме тебя, он для меня самый близкий человек в мире.
– Ты мне не хочешь рассказать о своих планах?
– Нет. Чем меньше ты будешь знать, тем для тебя безопаснее.
Поставив бокал, она крепко обняла его.
– Пойдем спать. Мне хочется почувствовать тебя рядом.
Он погасил свет и лег, обвившись вокруг нее. Вскоре оба почувствовали нарастающее возбуждение.
Это была нежная близость, размеренная и неторопливая. Тела их, слитые воедино, плавно двигались в невесомости сладострастия. Ни новых поз, ни эротических ухищрений, просто – он на ней. Через пятнадцать минут они наконец разомкнули объятия.
Некоторое время прошло в молчании.
– Ревность – ужасная вещь, – проговорил Маршалл.
– Не начинай все сначала.
– Она меня уже достала. Когда мне нужно на чем-то сосредоточиться, эмоции берут верх. Я испытываю только ревность и свое бессилие перед тобой. Боюсь, в один прекрасный день, находясь в таком состоянии, я не распознаю надвигающуюся опасность.
– Тогда не ревнуй. Научись доверять.
– Если бы это было так просто!
– Воспринимай людей такими, какие они есть.
– То есть?
– Ладно, оставим.
– Ты хотела что-то сказать?
– Нет. – Она не могла объяснить, как ей нужна свобода для того, чтобы любить его и в то же время жить своей собственной жизнью. Он никогда не поймет этого. – Ты слишком многого от меня ожидаешь. Я люблю тебя. Неужели недостаточно?
– Это не так просто.
– Почему? Я не виновата, что ты представляешь меня с другими мужчинами. Это какая-то фантазия, и она, похоже, заводит тебя.
– К черту. – Маршалл сел в кровати.
– Так и есть. Ты сам делаешь себя стариком. – Она тут же пожалела об этих словах.
– Прекрасно, Джилл.
– Чего ты ожидал? – Чем больше она сожалела о сказанном, тем труднее было остановиться. – Он был точно таким же. Тоже все время жаловался на разницу в возрасте.
– Кто?
– Мой отчим, черт возьми. Кто же еще?
– Зачем ты вспоминаешь об этом?
– Ты сам начал. – Она отодвинулась от него. – Ну и что ты сделаешь? Ударишь меня, как он?
– Ты не можешь все время прятаться за него.
– Чушь.
– Да? Не думаю. В этом ты вся.
– Может, я хочу большего, чем ты можешь предложить. – Она видела, что это причиняет ему боль, но не могла остановиться. Конечно, он прав, она никого не подпускала слишком близко. Он был не единственным, и она не могла признаться в этом, не обидев его. Никто для нее не значил так много, но все равно этого было недостаточно. – Видишь ли, жизнь – это не фильм Джона Уэйна [16] .
16
Джон Уэйн (1907 – 1979) – популярный американский киноактер, часто снимался в вестернах.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Хватит меня расстраивать! – закричала она. – Ты сам знаешь, что я хочу сказать. – Она негодовала на его спокойствие, на то, что вышла из себя и предстала в таком нелепом виде. Она принялась бить его, а он с легкостью парировал ее слабые удары. – Не издевайся надо мной. Не считай меня ничтожеством.
Маршалл подождал, пока она успокоится. Завернувшись в простыню, Джилл сидела к нему спиной.
– Ну вот, только этого мне и не хватало, – пожаловался он.
– Чего еще?
– Отвернуться и уснуть после скандала.
– Ну и нечего мучиться. Мы только и знаем, что орать. Они так и не пожелали друг другу спокойной ночи.
Маршалл лежал молча, злой на свою несдержанность. Он силился успокоиться и сосредоточиться на предстоящем задании. Вызвал в памяти лицо Ронейна, попытался представить его боль. Полчаса ему понадобилось, чтобы отвлечь свои мысли от неподвижной, почти безжизненной фигуры, лежащей рядом с ним.
Маршалл не мог уснуть, думал о Ронейне, о его ужасных страданиях. Он предположил, что его партнер под пытками мог рассказать, где Маршалл живет, и, возможно, о письме из Манчестера. Значит, они могут знать о Джилл и о тех, на кого она работает. Маршалл не обвинял его, так как каждый человек имеет свой предел выносливости. Он представлял себе, как сейчас мучается Ронейн, сознавая, что подверг своего партнера смертельной опасности и, возможно, навлек гибель на свою собственную семью.